Книги

Сталинизм и война

22
18
20
22
24
26
28
30

Личные свойства главного создателя сталинизма не могли не оставить и действительно оставили глубокий след. Нельзя разделить мнение о «сложной, далеко не однозначной фигуре». Сталин — это достаточно цельная натура. Примерно последние 30 лет своей жизни он последовательно проводил курс на захват и упрочение личной власти, ни во что не ставя интересы советского народа и мирового сообщества. Он не обладал большим и изощренным государственным умом и даже мудростью, как пытаются представить. У него нельзя отнять исключительную хитрость, понимание текущего политического момента. Однако едва ли он обладал способностью предвидения, без чего немыслим современный руководитель столь высокого ранга. Признавая лишь собственное мнение, собственный опыт, он заранее обрекал руководимую страну на бедствия.

Вопреки утверждениям пропаганды, «вождь» не внес ничего нового в марксистско-ленинскую теорию. Он никогда не был ее классиком, войдя в историю как фальсификатор этого учения. Его опусы в какой-то мере отражают марксизм-ленинизм. Однако они изобилуют заблуждениями и прямыми искажениями. Многое из того, что приписывается Сталину, фактически является плагиатом. Созданная Сталиным командно-репрессивная система не только безнравственна, антигуманна, но и антиинтеллектуальна, нерациональна. Многие решения и деяния «вождя» и его группы были лишены здравого смысла. Таковы возвращение крестьянства в крепостное состояние, широкое применение крайне нерентабельного принудительного труда. При окостенелом складе ума Сталину не дано было понять, что развитие человечества нельзя повернуть вспять.

Некоторые историки и мемуаристы стремятся найти в названной системе нечто положительное. Однако для обеспечения порядка, воспитания ответственности, сосредоточения сил нации во имя достижения определенных целей совсем не обязательна такая система. Зачем расстреливать руководителей города для того, чтобы очистить от снега зимнюю Москву, как советует ныне В.Бережков? Нужна ли третья мировая война для стимулирования нового технического прогресса? Широко известно, между тем, что в чрезвычайных условиях «великой депрессии» 1929–1933 и войны 1939–1945 гг. Рузвельту удалось осуществить несколько крупнейших программ, например, освоение бассейна реки Теннесси, создание атомной бомбы, не устанавливая в стране жестокой личной диктатуры. При этом он отнюдь не ввергал свой народ в страшные бедствия.

Многие просчеты Сталина не связаны с его неспособностью к долгосрочным прогнозам. В этом случае просчеты, может быть, были бы простительны: не каждый рождается гением. Таково насаждение Сталиным монополий во всех отраслях жизни общества. Однако их гибельность была понятна еще Ленину, монополия ведет к застою и загниванию, поскольку она исключает инициативу и состязательность. Это было доступно современникам Сталина — тому же Рузвельту, осуществившему дальнейшее развитие антитрестовских законов; Гитлеру, сохранившему в Германии все виды собственности. Ограниченностью ума Сталина необходимо объяснить и его враждебность к реформам. Ему были свойственны преклонение перед количеством тонн, кубометров, гигантомания. Создание промышленности за счет разрушения сельского хозяйства было абсурдным. «Валовое мышление вождя» проявилось в конце 30-х гг. в отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVIII съезду партии[67], в речи на собрании избирателей 9 февраля 1946 г. дальнейшее развитие страны он связывал в первую очередь с количественным ростом базовых отраслей. «Великая программа вождя» превышена в десять и более раз. СССР в 1988 г. добыл 624 млн. т нефти, США — лишь 455. Однако отставание от этой страны в экономическом отношении не было преодолено. В основе другой нелепости — при самом крупном производстве металла в мире СССР завозил в большом объеме трубы и прокат — лежит тот же сталинский подход. Неразумной была налоговая политика правительства Сталина-Молотова. Известно как, в последние годы вследствие такой политики была уничтожена большая часть садов, большая часть крупного рогатого скота. Крестьяне и жители пригородов вынуждены были переходить к разведению коз, названных в народе «сталинскими коровами»[68].

Человек, считавший себя мастером материалистической диалектики, не мог понять, что при таких подходах количество не перейдет в качество. Он не заметил приближения научно-технической и технологической революций, недооценил способностей капитализма приспособиться к новым условиям, не понял укоренения государственно-монополистического капитализма во всех развитых странах, бурного роста их производительных сил. Преемники Сталина не были дальновиднее его. До последних лет в СССР интенсификация ассоциировалась с тейлоровской системой и, вопреки Ленину, отвергалась. Производными от экстенсивного метода являются и известные принципы «любой ценой», «чем дороже, тем лучше», жизнь за счет наследства, оставленного нам предками. В 1976–1984 гг. от экспорта энергоносителей было получено 176 млрд инвалютных рублей.

В значительной степени вследствие воинствующего провинциализма Сталина и его группы, сектантского склада их ума возникли антимарксистское противопоставление классового, национального общечеловеческому; отрицание экономических законов, свойственных всем социально-экономическим формациям; пренебрежение признанными во всем мире моралью и правом; безнравственная система знаний о прошлом; закрытый характер советского общества и отставание его по многим основным показателям современной цивилизации; угроза скатывания на периферию мирового развития. Провинциализм — понятие не географическое, а социальное. Иные жители столиц более провинциальны, чем население окраин. Такой образ мышления отличается не только отсталостью, простоватостью, наивностью, но и подражательством, скованностью, ограниченностью и узостью взглядов. Боязнь показаться провинциалом — также проявление провинциализма. Сектантство — явление, обусловленное ограниченностью не только в политическом, но и интеллектуальном смысле этого слова.

Все это предопределило неудачи не только в народном хозяйстве, но и во внешней политике СССР. Сталин и его окружение упорно следовали стереотипам, ошибочность которых была очевидна многим современникам. «Я возражаю против этой упрощенной классификации человечества на бедных и богатых»; «большой корабль — человечество, а не класс», сказал Сталину один из крупнейших деятелей культуры Г. Уэллс (Англия) во время их беседы в 1934 г.[69] Октябрь и последующее развитие СССР многому научили буржуа. Сталин и его советники не заметили этого. В мире все более усиливалась поляризация сил, миролюбивых демократических, с одной стороны, милитаристских фашистских, — с другой. Возникла объективная возможность и крайняя необходимость Народного фронта. Сталин не заметил и этого. Оказался недостаточным и авторитетный анализ мирового развития, осуществленный VII конгрессом Коминтерна (1935). Сталин пошел на соглашение с фашистской Германией, тщетно пытаясь предотвратить агрессию лишь против СССР, тогда как основную тенденцию в дальнейшем развитии капиталистического мира определяли не агрессивные фракции буржуазии, а миролюбивые, демократические.

Одномерное мышление Сталина и его советников обусловило их практику и в военном деле. У Ленина и некоторых его современников созревал вывод о том, что в новых условиях война как средство политики становится недопустимой, немыслимой. Сталину же не дано было понять это. В его сознании ничего не изменилось и после второй мировой войны. Как известно, она означала в первую очередь провал попыток партии Гитлера добиться своих целей военными средствами. Не изменило убеждений Сталина и появление принципиально нового оружия. И после всего этого «вождь» и его преемники пытались использовать во внешней политике военное давление, например, во время берлинского кризиса 1948 г., и даже военные средства (в ГДР, Венгрии, ЧССР, Афганистане). Экстенсивный принцип был распространен и на армию. Длительное время в СССР считали: чем она больше, тем сильнее. Это втянуло СССР в безрассудную гонку вооружений. Выходец из непосредственного окружения Сталина Хрущев, став во главе партии и государства, восстановил ленинский курс мирного существования, но его политика не была последовательной.

В современной обществоведческой, мемуарной, публицистической литературе и беллетристике прослеживается любопытная тенденция. Самые различные авторы от Кагановича и Молотова до Гроссмана и Солженицына стремятся нивелировать всех действительных и мнимых преемников Маркса, в первую очередь, Ленина и Сталина. Не подтверждает ли это прямо или косвенно уже отмеченный нами вывод об исключительной роли лидеров как в Октябрьской революции, так и в контрреволюционном перевороте на рубеже 20—30-х гг. Элементарные требования логики обязывают того, кто признал исключительную роль Ленина в Октябрьском перевороте, признать и аналогичное исключительное, хотя и с противоположным знаком влияние ухода Ленина сначала из руководства партией, а потом и из жизни. Эти же требования распространяются и на оценку роли Сталина.

Имеющиеся источники позволяют сделать вывод о крайне противоположных политических и просто человеческих качествах Ленина и Сталина. Бердяев, не принимавший марксизма, подчеркивал в 1937 г.: Ленин не был диктатором, Сталин же — «вождь-диктатор в современном, фашистском смысле»[70]. Фишер полагает, что Ленин «не хотел загонять в рай дубиной», он выступал против принуждения в создании нового общества, что в послеленинские годы это требование было отброшено. «При убийственном режиме Сталина» и после его смерти советские люди жили «в постоянной атмосфере принудительности и давления». Эта жизнь «неисчислимыми миллионами световых лет» отделена от принципов, изложенных в ленинском труде «Государство и революция»[71]. В условиях СССР, изолированного от мира на протяжении десятилетий, при полном разрушении былых социальных структур, жесточайшем терроре, систематическом устранении из общественной жизни народа, — личность, наделенная неограниченной властью, несомненно, играла исключительную роль. Некоторые историки тщетно стремятся нарисовать идиллическую картинку торжества ленинских принципов коллективного руководства страной накануне и в ходе войны. Мемуаристы же показали предельно четко: у Сталина не было соратников, были статисты, в лучшем случае — советники.

Какова социальная база сталинизма? Нельзя принять старую официальную точку зрения, согласно которой он опирался на рабочих и крестьян. Он держался исключительно благодаря обману и насилию. Даже по мнению Молотова, положение рабочих и крестьян было весьма тяжелым. Прямо или косвенно он признал, что в стране было постоянно чрезвычайное положение. В какой-то мере можно признать, что сталинизм был выразителем интересов разношерстных элементов города и деревни из бывших обездоленных, униженных. Своими репрессиями он обеспечивал их «движение вверх по карьерной лестнице». На самом деле подлинные революционеры были заменены в основном людьми, думающими лишь о собственной выгоде. Среди них были и деклассированные.

Однако нельзя полагать, что одни булгаковские шариковы решали проблему. Вот что писал Сталину в 1939 г. Ф. Раскольников: «В судорожных попытках опоры вы… создаете одну за другой привилегированные группы, осыпаете их милостями, кормите подачками…» По мнению Троцкого, власть Сталина представляла собой современную форму цезаризма, он стоял наверху самого грандиозного из всех аппаратов. Об этом аппарате пишет Фишер: «иерархия чванных, жадных до роскоши чиновников-карьеристов, которые в течение десятилетий жертвовали принципами ради власти и оправдывали самые бесчеловечные средства стремлением к поставленным целям, сформулированным ими самими и мало похожими на то, о чем думали Маркс, Энгельс и Ленин»[72]. Насколько позволяют судить доступные источники, «номенклатура» была главной опорой сталинизма. Последующее развитие подтвердило и верность наблюдений Раскольникова. На самом деле в сохранении и укреплении сталинизма были заинтересованы также облагодетельствованные слои населения — в промышленности, сельском хозяйстве, науке, культуре. Нельзя принять мысль Троцкого о «верности» Сталина аппарату. С помощью непрерывных хитроумных передвижений, карательных и других мер деспот охранял не верность чиновничеству, а независимость от него. В своем завтрашнем дне никогда не были уверены даже самые приближенные к «вождю» лица.

Касаясь истоков и сущности сталинизма, ряд авторов прибегают к различным историческим параллелям. Несомненно, сталинизм в какой-то мере повторяет некоторые черты цезаризма, бонапартизма. По мнению А. Гуревича, лидер революции и диктатор, утверждающийся после ее победы, несовместимы в рамках одной личности. Робеспьера сменяет Наполеон, Ленина — Сталин. Но вырастает ли деспотия с неизбежностью из каждой революции? Достаточно ли корректно отождествление Сталина с Наполеоном? Наполеон сохранил главные завоевания революции, Сталин — уничтожил их. Также несостоятелен тезис Троцкого о «сталинском термидоре». Термидорианский переворот во Франции был направлен не против революционного класса, а лишь против дальнейшей радикализации революции. Он не только не тронул основные ее приобретения, но и закрепил их в интересах буржуазии и крестьянства. Сталинизм же означал перерождение диктатуры пролетариата в личную диктатуру, тиранию. Широко распространен также старый образ «революция пожирает своих детей». Но к сталинизму он не применим. Вождизм был не продолжением революции, а ее отрицанием. В данном случае детей революции пожрала контрреволюция. В основе этих заблуждений, как правило, лежит ложное представление о Сталине как коммунисте.

II. Сталинизм и освещение истории

Сформированная Сталиным, его окружением и преемниками система освещения отечественной и всемирной истории не сошла со сцены вместе с ними. И это препятствует полному и объективному исследованию прошлого, успешному использованию советским обществом знаний в решении сегодняшних и завтрашних проблем. Эта система охватывает не только научную, мемуарную, популярную литературу. Она включает толкование истории в художественной литературе, искусстве, прессе, радио, телевидении; преподавание истории в начальной, средней, высшей школе. Перестройка этой системы не может быть сведена лишь к слому организационной основы, пересмотру тех или иных конкретно-исторических взглядов. Это — не самое главное. Труднее и важнее освободить освещение прошлого от методологических влияний сталинизма, который низвел историческую науку до положения служанки односторонней политики, лишил права быть учительницей жизни. К сожалению, ведущие советские историки пытаются обойти это молчанием[73]. Выросшие при Сталине и определявшие состояние науки в последующие десятилетия многие из них сохраняют свое влияние в среде ученых. Лишь отдельные члены АН, например, Самсонов, констатировали «жалкое состояние» исторической науки»[74].

Мы уже отмечали: каждое новое поколение должно по-новому писать свою историю. Во всяком случае современная ситуация не может быть объяснена интересами молодых. Она может быть сопоставлена с положением исторической науки в Германии после разгрома фашизма. Ученым ФРГ, вооруженным не самой «передовой» методологией, удалось рассчитаться с историческим наследием Гитлера и стоявшей за его спиной элиты и отмежеваться от их преступлений. Это послужило одним из условий успешного развития ФРГ[75].

Многие же историки либо не научились еще произносить слово «Сталин» без священного трепета, либо просто выжидают. Провозглашенная сверху перестройка застала их врасплох, у них нет необходимых заделов, и суть этого не столько в недостатке источников, сколько в страхе перед новым указующим перстом и низкой методологической культуре. Раздаются голоса: мы не имеем права судить прошлое и должны ограничиться только тем, чтобы понимать его. Но разве можно понимать не оценивая? Не предлагают ли нам старый вариант: наука и нравственность сами по себе? Новому прочтению подлежит все созданное советскими историками. Известен ли ныне какой-либо их труд, который можно было бы переиздать без переработки. Активизация методологической работы стала ныне велением времени.

Тенденциозное освещение истории занимало очень значительное место в формировании и укреплении сталинизма. Преодоление его последствий немыслимо без критики старых принципов освещения прошлого. Честная историография — важное условие воспитания творчески мыслящего человека. Новое политическое мышление не проложит себе дорогу на мировой арене, не опираясь на правду истории.

1

Проблема «сталинизм и освещение истории» впервые была поставлена в работах Троцкого и Раскольникова, опубликованных за рубежом[76]. Первая из аналогичных работ, вышедших в СССР, принадлежит перу А. Панкратовой, главного редактора журнала «Вопросы истории», члена ЦК КПСС. В ее выступлении на XX съезде партии отмечалось сильное отставание исследования истории, особенно советского общества. Путь КПСС, по мнению автора, изображают как некое триумфальное шествие, все недостатки объясняют действиями «врагов народа». С полным основанием Панкратова отвергла решение научных вопросов «приказами и голосованием»[77]. К этому выступлению примыкает доклад заместителя главного редактора журнала Э. Бурджалова о состоянии науки и работе журнала на встрече с читателями 19–20 июня 1956 г. Автор подверг критике некоторые положения «Краткого курса истории ВКП(б)», брошюру Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», вскрыл несостоятельность ряда сталинских взглядов на историю. Однако уже в 1957 г. начались грубые нападки на прогрессивных представителей науки. Расправу над редколлегией журнала вершили М. Суслов, П. Поспелов и другие последователи Сталина[78] .

Тем не менее сталинистам не удалось сразу пресечь линию XX съезда. Об этом свидетельствуют, в частности, материалы Всесоюзного совещания историков, проходившего в декабре 1962 г. в Москве. В докладе Б. Пономарева на совещании «отрицательные последствия культа личности для исторической науки» сведены к умалению роли Ленина, масс и партии, превознесению роли Сталина; распространению немарксистского подхода к изучению исторического процесса; администрированию, недобросовестной критике в научных коллективах[79].