– Ты и вправду байстрюк, но не холоп же, – вырвалось у сестры, и она распахнула широко глаза в испуге, прикрыла рот тонкими пальцами в перстнях, будто надеясь поймать обронённые слова. – Прости, Вячко, мы же знаем все, что тебя признали… ты нам брат…

– Но не ровня, – процедил со злобой он. – Так что мне слушать твои утешения? Тебе что служанка умерла, что муха – всё одно, раз она не дворянской крови.

Мирослава замерла с кубком в руках. Вячко вырвал его и сделал большой глоток, подавился в спешке, закашлялся. Осторожно, точно приближаясь к разъярённому зверю, сестра подсела ближе, забрала кубок снова и отпила сама. Ухоженные белые руки её чуть дрожали.

– Теперь, когда нет Мечислава, – начала говорить она, но запнулась, будто испугавшись собственных мыслей.

Они замолчали. Мирослава выпила вино и долила из кувшина сама.

– Меня прислал не Ярополк, – вдруг призналась она.

Вячко повернул к ней голову, вглядываясь в круглое лицо с пухлыми алыми губами, в упрямые чёрные брови.

– Княгиня, – догадался он.

Мирослава закивала, и височные кольца зазвенели игриво.

– Она посчитала, что я умная и хитрая, а я… видишь, всё говорю слишком прямо.

– И что же она велела мне сказать?

– Матушка опасается, что ты посчитаешь, будто это она отравила лесную ведьму. Ярополк же рассказал тебе про яд в рахат-лукуме? Он подозревает матушку в покушении. Я знаю, что она хотела избавиться от ведьмы, но не успела ничего предпринять.

– И к чему мне это знать?

Свечи в комнате почти догорели, и длинные тени заплясали на стенах и на лице Мирославы. Сестра снова отпила в волнении.

– Матушка хотела, чтобы ты знал, что она никоим образом не виновна в смерти ни Горяя, ни Добравы.

Голова трещала, как переспелая репа. Вячко схватился руками за виски, словно опасаясь, что голова и вправду вот-вот лопнет.

– Зачем мне это знать?

– Лесную ведьму попытались отравить, поэтому она и убежала, поэтому и убила Добраву. Матушка считает, та хотела её остановить. Выходит, кто отравил рахат-лукум, тот и виноват отчасти в гибели Добравы. Матушка хочет, чтобы ты знал, что мстить ей нет нужды.

– Разве нет? – Из груди вырвались жалкие всхлипы, и в память ножами врезались слова Горыни. – А моя мать? Её разве убила не княгиня? И тоже ядом.

Мирослава отставила в сторону кубок, поднялась резко.