Порой к ним присоединялась Веся. Ей было страшно ходить ночью по дороге, но ради Милоша она храбрилась и выдерживала весь путь до самого рассвета. Веся брала Милоша за руку и шла рядом, смотрела с нескрываемым восхищением и преданностью.

Ежи снова стал невидимкой. Даже теперь, когда друг его был лишь тенью самого себя, он затмевал Ежи в глазах Весняны. Словно червяк в яблоко, ревность вгрызалась в сердце Ежи, и он изо всех сил гнал подлое чувство прочь. Он многое готов был вынести ради Милоша, ради своего лучшего друга, почти брата. Их дружба была важнее всего… И всё же Веся на Ежи больше не смотрела.

Вороны не привыкли к чужакам, но вскоре смирились с их присутствием, да и соседство оказалось им на пользу. Стжежимир неплохо платил за постой своего ученика и его товарищей, Ежи носил воду и рубил дрова, а Веся вычистила грязную неухоженную хату. Никто из Воронов не выполнял домашней работы. Беззубая ведьма Здислава сиднем сидела у оконца и всё жаловалась на старческую свою немощь, а двое других постоянно отлучались из Гняздеца и по возвращении тоже не спешили навести порядок или приготовить обед. Вместо них хлопотала Веся. Она старалась изо всех сил, чтобы устроить всё удобным для Милоша способом: каждый день чистила его клетку, убиралась в доме, готовила обед и собирала ужин в дорогу.

Всегда ласково она приговаривала что-то соколу, когда остальные не слышали, и с каждым днём в Ежи всё больше росло отчаяние, потому что он видел, как менялся взгляд Милоша при появлении Веси, как беззлобно он улыбался, как внимательно слушал её весёлый щебет. А Веся перестала смущаться своего шрама и больше не прятала лицо за волосами. С Милошем она никогда не позволяла себе хмуриться, сияла словно крохотное солнце. И только Ежи замечал, как бессильно опускались её плечи, как склонялась голова, когда она уходила на холм у реки, чтобы помолиться Создателю.

Минуло лето, почти перевалила за середину осень, но жизнь в Гняздеце оставалась неизменной. Тёмные стены старой хаты окружили их словно острог, и никто не ведал, когда придёт тому конец. Ни Стжежимир, ни Вороны не придумали, как снять с Милоша проклятие, и потому они оставались вдали от Совина, где не бывало Охотников.

С наступлением холодов Веся сделалась печальной, всё реже она отправлялась с ними в путь по ночам.

– И что мы будем делать, когда наступит зима? – спросила она как-то шёпотом Ежи. – Замёрзнем ночью насмерть.

Он не знал, что ответить.

Стжежимир предлагал отвести Милоша к вольным детям, он надеялся, что те знали, как бороться с колдовством дочки мельника, но Ежи и Милош опасались встречаться с фарадалами. Даже в другом таборе могли прослышать о рдзенском чародее и ждать его появления, чтобы отомстить за сородичей.

Один раз Вороны отнесли сокола к древнему капищу, где проводили свои шабаши, но все обряды оборотней оказались напрасны, и Милош по-прежнему оставался птицей при свете дня, а ночью становился человеком и снова покидал Гняздец, чтобы всё равно не дойти до Совина.

– Мне кажется, я схожу с ума, – признался он одной осенней ночью, когда они остались вдвоём с Ежи. – Не могу больше, – он встал посреди дороги.

– Ты, наоборот, ведёшь себя куда более здраво, чем в первое время, – поспешил успокоить Ежи. – Говоришь хорошо и ходишь тоже совсем… по-человечьи.

Милош нахмурился, выпучив глаза, отчего всегда становился похож на сову. Отросшие волосы свисали на лоб и шею. Он редко теперь улыбался, ходил угрюмым и злым. Иногда, когда он позволял Весе держать себя за руку, Милош становился чуть мягче. Но с Ежи он не скрывал своих чувств.

– Каждый день одно и то же. Как заколдованный круг, – проговорил он, глядя себе под ноги и силясь разглядеть хоть что-то в темноте. – Я весь день сижу в этой дрянной клетке, меня крутит от боли, я слушаю брехню сукиных детей Воронов, а потом только и делаю, что иду по этой треклятой дороге. И если я хоть на мгновение останавливаюсь, меня выворачивает изнутри.

Он поднял руку, коснулся лица. Из носа его пошла кровь.

– Видишь?

Ежи с беспокойством слушал, не зная, чем помочь.

– Ещё немного, и я…

Милош не договорил, но Ежи догадался, что осталось невысказанным.

– Не смей. Только попробуй.