— Белой зависти, — говорю, — не бывает.

— Тогда я тебе не завидую, — уточнил он.

Маша решила остаться у меня назло своей маме. Сказала:

— Мать велела вернуться домой до начала темноты.

— В смысле, до конца света? — Переспросил я.

— Или ты — против?..

В моей душе вовсю шло голосование, и расклад был явно не в пользу одиночества.

В марте 2000-го мы с Машей расписались. Валечка накрыл стол и, грызя от волнения ногти, произнес напутственную речь, которую готовил накануне:

— Значит, вот что… Перебирайтесь в мою комнату…

— Зачем? — Хором спросили мы. — Нам и в той не тесно.

— Дык… Куда поставим кроватку для младенца?..

Он был по-детски трогателен в своем заношенном сером костюме, с бокалом шампанского в руке…

Тогда же, в марте, душа народа проголосовала за нового президента. Избранник выглядел возмужавшим, если не сказать — обнаглевшим, и тут же начал врать с экрана телевизора. Маша плевалась:

— Как можно так жонглировать словами?

— Его этому учили в школе КГБ, — отвечал я.

— Презрение к людям равносильно брезгливости к себе! — Еще больше злилась она.

— Зато его любят. К примеру, Валечка.

Маша стучала кулачком в стенку:

— Валь, ты Путина любишь?

— Дык… Правильно же все говорит, — доносилось из соседней комнаты.