Бирюлин все прошел — и академию войны, и нелегкую службу в мирные дни. Он не считал себя удачливым. Другие его однокашники командовали дивизиями, армиями. Он знал, что достиг своего «потолка», дальше, без высшего образования, пути не будет. Но он и не хотел этого «дальше» — он любил свое не менее хлопотное «хозяйство» — полк.
Бирюлин вошел к себе на третий этаж, с грохотом бросил на пол охапку дров, растопил титан. Двери в комнатах были распахнуты настежь — ходи, гуляй!
Он вышел на балкон. Припомнилось, как в позапрошлом году, летом, к ним заходил генерал Барвинский. Любопытный человечище. Вот уж про кого с полной уверенностью можно сказать: человек на своем месте.
А он, Бирюлин, разве не на своем месте?
Вернувшись в комнату, остановился у зеркала. «Старею…» Уж и Вадим по стопам отца шагает, в летном училище… Глядишь, и обгонит — время сейчас такое, на родителей не оглядываются. Современная молодежь… Кто вышел в первые космонавты — Гагарин, парнишка совсем. А может, и Вадим подастся в космос, дело молодое, дерзновенное. Только без авиации-то, друзья, как ни крутись ни вертись, никуда не подашься. «Ну, расфилософствовался, — оборвал себя Бирюлин, — пора и в баньку».
Фричинский и Зацепа полулежали в дежурке, одетые в высотные костюмы. Между ними на табуретке — шахматная доска. Тут же на краешке постели сидел Чапля и внимательно следил за затянувшейся баталией. Летчики точно уснули над партией, их головы неподвижны — одна черная, с густой шевелюрой, другая белобрысая, с короткой стрижкой и с оттопыренными, как вареники, красными ушами.
— Вы сегодня так и не кончите партию, — разочарованно сказал техник, поднимаясь. — Кажись, уже и ночная смена пожаловала.
Фричинский оторвался от доски.
— Великолепно, хоть костюмы с себя сбросим. Так опостылели за день!
Он расстегнул на груди «молнию», с наслаждением потянулся, да так и замер: в дверях стоял генерал. Когда он вошел — никто не заметил. Когда прилетел — тоже никто не знал. Обычно Барвинский прилетал на чистеньком, аккуратном, как игрушка, истребителе с бортовым номером, «05». Но сегодня заявки на его прилет не было, это летчики знали. Правда, минут десять назад слышался глуховатый рокот мотора, сел какой-то старенький Ли-2. Но никому и в голову не пришло, что на борту транспортного самолета может пожаловать генерал.
— Ходи! Уснул, что ли? — прикрикнул на Фричинского не заметивший генерала Зацепа.
Фричинского словно подстегнул окрик товарища.
— Товарищи офицеры! — громко скомандовал он.
Зацепа поспешно вскочил, опрокинув шахматную доску, и фигурки рассыпались по полу.
— Товарищ генерал, дежурная пара выполняет задачу по охране государственных границ.
— Вольно. — Генерал мельком взглянул на шахматы: — Продолжайте охранять.
Темнобровое моложавое лицо генерала было непроницаемо, и нельзя было понять — иронизирует он или говорит серьезно. Прошелся по комнате, заложив руки за спину, обратил внимание на стены, заклеенные плакатами с изображением иностранных самолетов. Летчики переглянулись и продолжали стоять по стойке «смирно».
— Та-ак. — Барвинский обернулся к ним и снова посмотрел на шахматы: — Значит, охраняете?
Зацепа обиделся. Не только за себя — за всех летчиков, которые днями и ночами безвылазно парятся в высотных костюмах, готовые в любую минуту вылететь навстречу противнику. А тут: «Охраняете?», да еще с такой издевочкой в голосе…
— Охраняем, товарищ генерал, — серьезно сказал Зацепа. — Хотя точно знаем, что нас никуда не пошлют.