Когда самолет покатился по бетонке, а за ним расцвели, резко замедляя бег, два трепещущих тормозных парашюта, общий вздох облегчения прошелся по залу. И сразу ожили, загомонили люди.

Гранин ввалился в полном высотном снаряжении, сняв с себя лишь гермошлем. Голова его дымилась от пара. Он вытирал платком потное багровое лицо.

— Что произошло, Григорий Константинович? — поднялся ему навстречу Крученый.

Гранин досадливо махнул рукой и тяжело опустился на стул:

— Дай отдышаться. Двигателисты здесь?

— Здесь, — отозвались сразу несколько человек.

Гранина обступили.

— Только на «потолок» забрался, слышу, в районе двигательной установки какое-то биение и скрежет. Я не стал испытывать судьбу, сбросил обороты и перевел машину на снижение.

— Правильно сделал. А температуру не заметил?

— Заметил. Она резко росла выше допустимой нормы, пока не прибрал обороты.

— Лампочка автоматики не горела?

— Нет, горела.

— А тряска ощущалась?

— Началось, — поморщился Бродов. — Теперь определенно полеты зарубят.

Вокруг самолета, на котором летал Гранин, уже собирались люди. Подъехали директор завода, старший представитель заказчика Коваленко; здесь же сновали двигателисты. Специалисты уже вскрывали лючки, осматривали лопатки компрессора сверхзвуковой ступени, входное сопло.

Перед самолетом поставили предохранительную решетку, в кабину залез механик, а на стремянках по обе стороны расположились представители заказчика и двигателисты.

Долго, с яростным надрывом, на всех режимах ревела турбина, и от раскаленных газов, вырывавшихся из реактивного сопла, трепыхались, будто копировальная бумага, стальные щиты за хвостом самолета.

Зажав уши, люди стояли на почтительном удалении и ждали. Наконец двигатель выключили, и все с нетерпением побежали к машине.

— Ну что? — спросил Коваленко.

— Все в порядке, — пожал плечами механик.