– Лучше что-нибудь нейтральное, – отозвался Иван. – Мы ведь о деле будем говорить.

Повинуясь движению изящной ладошки (на пальчиках ногти с бирюзовыми цветами и стразиками), стена осветилась кремовым оттенком.

– Давайте о деле, – психолог уселась поудобнее.

Ровная посадка, прямая спина, руки на подлокотниках – открытость, готовность к диалогу. Прошин откинулся в кресле, радуясь возможности посидеть просто так. Всю неделю старший научной секции стоял у них над душой: в этом году солнечная активность была как никогда высокой, и ученые сутками не вылезали с наблюдательных постов, памперсы надевали, чтобы в мелочах разглядеть реакцию колец Папы на проносившиеся потоки протонов. Солнечный ветер жег внешние датчики станции, сводил с ума спутники и ремонтников, шатавшихся по станции в скафандрах высшей защиты и в таких же скафандрах ремонтировавших автоматические станции слежения. На дезактивацию времени не было, вернее, было, но над душой стоял стармех: «Давай-давай», – бегали ученые с безумными глазами: «Ребятушки, миленькие, график наблюдений срываем… Ну хоть одного робота в корону, ну пожалуйста…» Трое ребят ушли на пенсию по дозе, а замена им только-только летела к Марспорту.

– Скоро пятнадцать лет, как я работаю с людьми, – сказала миссис Стайн. – Моя профессия – выявлять малейшую угрозу для коллектива на дальних подступах, так сказать.

– И я угроза? – спросил Прошин.

– Не знаю, – внимательный взгляд, поджатые губы. – Нам придется это выяснить.

Прошин пожал плечами: выясняйте.

– Нет, Иван, так не пойдет, – миссис Стайн вздохнула. – Мы оба здесь с одной и той же целью – эта станция должна работать. Несмотря ни на что. Мы знаем, зачем это нужно – потому что во все эти железки («Керамику», – сказал Прошин)…неважно, керамику… потому что во все это вложены труды миллиардов людей со всей Земли, и каждый из них заслужил вознаграждение за свой труд, вознаграждение через рост экономики, ведущее к улучшению качества жизни… Мы понимаем друг друга?

– Да, – Прошин сказал это, а затем только почувствовал, что действительно думает так же.

– Хорошо, – Стайн кивнула. – Ради успешного функционирования станции, мы должны разобраться в ваших чувствах, ваших взглядах на жизнь.

– Как специалист с большим стажем работы, я считаю себя вправе сказать, что чувствую людей, – продолжала она. – Наблюдая за вами, Иван, беседуя с вашими коллегами, я поняла очень важную вещь: ваши взгляды на жизнь недавно претерпели значительные изменения. Более того, вы пережили смену идеалов или, может быть, у вас возник новый взгляд на привитые с детства, привычные ценности. Ломка.

Прошин опустил взгляд.

– Так, – сказала психолог. – Иван, давайте говорить как взрослые люди: вы боитесь последствий беседы со мной?

Прошин скорчил кислую мину. Да не то чтобы боялся… Психологи списывали на грунт столько же космонавтов, сколько все остальные специалисты, а Прошин, вопреки хвастливым клятвам самому себе, мол, да я и на гражданке жить буду кум королю, реальной жизни земного обывателя попросту не представлял.

– Не буду врать, – психолог внимательно наблюдала за ним, – наш разговор может иметь и такие последствия. И ваша обязанность как профессионала – принять возможные неприятности.

– Звучит не очень, – пробурчал Прошин.

– А давайте просто представим, – миссис Стайн откинулась на спинку кресла, – будь я такой бессердечной сукой, какой вы меня представляете (Прошин вскинулся), напиши я представление о вашей отставке капитану… Что будет?

– Я не считаю вас сукой, – сказал Прошин и отвел глаза.

– Что будет? – спросила Стайн.