— Да он сейчас концы отдаст.

— Не, не умрет. Когда Хасану нужно убить, он убивает.

— Смотри. Окочурится — Бест с тебя спросит.

— Пустой разговор. Бери.

Меня хватают под руки и волокут.

— Тяжелый, сука.

Из моего горла вырывается хрип.

— Гляди, правда ожил. — Парень смеется. — Впрочем, ненадолго.

Меня протаскивают через большую комнату, потом заносят в другую, связывают руки за спиной и сажают на стул. Куртку сняли, оружие отобрали.

— Да у него целый арсенал.

— Хасан, он скоро оклемается?

— Должен скоро. — И мне:

— Животом подыши, животом.

Дышу. Боль в сердце остается, но в голове прояснилось. Окидываю взглядом комнату. Небольшая. Звукоизолиро-ванная, по стенам — мягкие бра, и глаз не режет, и света достаточно. Прямо передо мной — стол, на нем — водка, коньяк, холодные закуски. За столом — трое. Но двоих поначалу просто не замечаю — внимание забирает тот, что в центре.

Лицо словно вырублено из камня: мощный подбородок, развитые скулы, прямой, чуть с горбиной нос, крупный выпуклый лоб. Седые волосы острижены коротко, светлые глаза смотрят внимательно и тяжело. Такое впечатление, что я его где-то видел или знаю откуда-то. И тут понимаю, чего ему не хватает, — толстого шерстяного свитера. Именно таким я представлял себе в детстве Волка Ларсена из лондоновского «Морского волка».

Только этому, «настоящему», лет сорок шесть, а может, и побольше. Лицо прорезано редкими, глубокими морщинами, и, хотя сейчас оно загоревшее, меня не оставляет впечатление, что немало времени он провел на Севере.

— Ну что, несладко? — спрашивает.

— Нормально.

— Нормально так нормально. Теля, — обращается он к здоровому парню, одному из тех, что приволокли меня, — возьми пару ребят и разберитесь там с дверью. Ну и приберете… Сердце болит? — спрашивает меня.

— Душа страждет.