— Дрон, помедленнее, не видно же ничего!

— Это — кому как. Я, похоже, могу пересчитать шляпки гвоздей на дальней стенке.

Спускаемся без особых приключений. Еще одна приятная особенность «сталинок»

— хоть из пушки пали, никто ничего не услышит. В хрущевской пятиэтажке мы бы перебудили не только крайний подъезд — весь дом. Хотя часть граждан приняла бы перестрелку за отзвуки боевич-ка по кабельному ТВ.

Проходим дворами к «волжанке», садимся. Проезжаю всего несколько домов и закатываю машину в тихонький дворик между гаражами.

— Почему мы сюда приехали? — Похоже, страх вернулся к девушке, и смотрит она на меня подозрительно.

— Нервы. Выпить нужно. Потом поболтаем. Тебе есть что рассказать?

— Есть. — Девушка напряжена, смотрит в одну точку. Я делаю глоток прямо из горлышка.

— Поищи «тару» в бардачке.

Лена извлекает маленький пластмассовый стаканчик.

— Посмотри, может, еще один? — Я беру у нее шоферский «лафитник», девушка запускает обе руки в бардачок, внимательно исследуя содержимое, а я совершаю антиобщественный поступок: с моей ладони в стакан с коньяко" соскальзывает струйка бесцветных кристалликов.

— Нет, больше нету. — Девушка поворачивает ко мне лицо.

— Держи, — подаю ей напиток.

— Заесть нечем?

— Обижаете, мадемуазель. — Извлекаю из кармана сэкономленную от ужина шоколадку. — Роскошно?

Она надкусывает, двумя глотками выпивает коньяк, снова жует шоколад.

— Шоколадка вкусная, а вот коньяк — все-таки — дрянь.

— Так шоколадка нашенская, с орехами. Их «Сникерс» супротив нашего «Рот-Фронта», все одно что плотник супротив столяра…

Цитату из чеховской «Каштанки» она уже не услышала. Выключилась. Теперь может проспать часов десять. Ну да я надеюсь разбудить ее раньше.

Что и говорить, кавалер я коварный — использую «беспомощное состояние потерпевшей». А что делать?