— Птица? — Ага.

— Какая?

— ~ Редкая. Потому что — вольная.

— Воля… Слаще ее нет. Что ты о доле знаешь — у Хозяина не был.

— Не был. Каждому — свое.

— Только Богу — Богово.

Володя плескает себе в стакан коньячку, глотает махом. Хасан несет ему новую кружку чифиря. Передвигается он бесшумно, как кошка, и, наверное, как и кошка — чувствует обстановку. Смотрит он перед собой или в пол, а потому засекает малейшее движение, вступающее в диссонанс с общей обстановкой. Ларсен прав — большого таланта мужчина. На тоненьком пояске под легкой курточкой — набор ножей в замшевых ножнах, закусочку порезать или человечка за Лету переправить — это уж по обстоятельствам. Судя по всему, Хасан — Ларсенова «номенклатура».

— А к нам чего залез? — не унимается старикашка. — Сидел бы тихо, не светился, может, и сошло бочком, раз ты такой невиноватый. За смертушкой-то гоняться негоже, когда надо — сама тебя найдет.

Ну вредный дед! Самого-то, поди, хлопцы Люциферо-вы давно заждались, о душе бы подумать, — нет, неймется ему!

— Под лежачий камень коньяк не течет.

— Коньячок любишь?

— Компанию.

— С девочками?

— Притухни, дед, — резко обрывает его Ларсен. — Имеешь что сказать, скажи, а попусту не баклань.

Старикашка покраснел от досады, но заткнулся.

— Раз ты уж сюда дошел, Олежек, давай разбираться. Если не ты Ральфа замочил, то кто?

— Может, и вы.

— Я?

— Почему нет? Или красавчик Бест. Или — дедок. Бест невозмутимо принялся за очередное яблоко. Дедок заерзал:

— За такое, фраерок, на зоне…