Каид, по всей видимости, никак не мог успокоиться. «Ишь ты, опять поднял голову, — думал он про себя. — Этого нельзя допускать».
— Его отец тоже было попробовал поселиться на земле, купленной моим отцом. А его братья, где они теперь? Когда землемер явился со своими чертежами, что эти люди могли понять в чертежах?.. — Он рассмеялся, а вместе с ним засмеялись и его друзья. — Землемер сказал им, что так записано. Что земля принадлежит моей семье. А они, совсем как эти, — продолжал он, тыкая куда-то пальцем, — твердили одно и то же: наши предки, наши предки… При чем тут предки, я вас спрашиваю?
Все снова засмеялись. Затем один из гостей заметил:
— Есть тысяча способов дать почувствовать собаке, что она всего лишь собака. А всякая собака должна знать свое место.
VIII
В действительности сестра каида была его сестрой только наполовину, она была дочерью первой жены его отца, которую тот прогнал давным-давно. Мать и дочь жили в стороне от всех празднеств, от радостных и даже от печальных семейных событий, и так до самого того дня, когда их повелитель и господин оказался на смертном ложе. Окруженный всеми своими близкими, перед толпой людей, заполнивших двор фермы, повелитель и господин отдавал последние распоряжения. И вот тут-то, растолкав толпу и вызвав всеобщее замешательство, пред ним предстали два существа, похожие на призраки. Согнувшаяся пополам, вся посиневшая старуха едва держалась на ногах. А девочка, чуть ли не голая, испуганная и болезненная, дрожала всем телом. Увидев их, старик зашелся таким кашлем, что глаза чуть не вылезли у него из орбит, он едва не умер от удушья, а бывшая супруга испепеляла его взглядом, полным негодования, она была как страшный призрак, бросающий ему обвинение откуда-то из потустороннего мира. Их попробовали отогнать, но старик сделал знак, чтобы их не трогали. Все его близкие питали жестокую ненависть к той, чей образ преследовал их даже теперь, при таких плачевных обстоятельствах.
— Чего ей надо?
— Разве сейчас время?
— Неужели она не видит, что он умирает?
Тогда повелитель, успокоенный и умиротворенный после приступа удушья, сказал:
— Я ухожу, жить мне осталось считанные минуты…
Послышались женские всхлипы и причитания:
— Аллах всемилостивый, конец нашему дому!
— Велите им замолчать. Я не желаю их слышать… — с трудом произнес он.
Мужчины сделали знак, и плач смолк.
— Я был жесток по отношению к вам. Прошу простить меня. Теперь я понял…
Но женщина не дала ему говорить:
— Тебе не отмыть себя от всех грехов. А уж этот грех самый тяжкий. Ты всю жизнь был несправедлив. Даже в лоне собственной твоей семьи. Погляди на этого ребенка, вот она, твоя нечистая совесть.
Слезы катились из глаз девочки, вид у нее был жалкий и несчастный. Все ребрышки ее, казалось, можно было пересчитать.
— Взгляни, куда тебе деваться с таким-то долгом? Как предстать перед лицом всевышнего?