— Сегодня я еду в Москву, передам его в редакцию «Игаз со». Пусть напечатают!
Похвала Ласло Рудаша окрылила меня, ведь обычно он был скуп на нее. Стихотворение и в самом деле напечатали в «Игаз со», чему я был бесконечно рад, так как впервые в жизни видел свои стихи напечатанными. После этого случая Рудаш не раз подбадривал меня, прося, чтобы я написал еще что-нибудь. Наши занятия в школе тем временем приближались к концу, и всех очень интересовало, куда нас направят после окончания школы.
Однажды в нашу школу приехали Матиас Ракоши и Золтан Ваш. Они побеседовали почти со всеми нашими товарищами. Мы очень волновались, чувствуя, что сейчас решается наша судьба. Настала моя очередь. Меня вызвали и задали несколько вопросов:
— Есть ли у вас желание пойти на фронт? Хладнокровны ли вы? Приходилось ли вам уже бывать в трудном положении? Не пугают ли вас трудности? Понимаете ли вы, что если гитлеровцы или венгры схватят вас, то прикажут казнить?
На все эти вопросы я старался отвечать откровенно и заметил, что моими ответами остались довольны.
— Ну хорошо, товарищ Декан, мы подумаем о том, куда вас лучше послать, — сказал мне на прощание товарищ Ракоши.
Нам ничего не оставалось, как набраться терпения и ждать. В то же время все мы готовились к торжественному вечеру, организованному по случаю нашего выпуска. Вечер состоял из двух отделений. В первом каждый слушатель должен был подписать клятву, похожую в какой-то степени на военную присягу. В ней мы клялись в том, что всегда будем бороться за прогресс человечества, за демократический путь развития Венгрии и честно служить интересам рабочего класса.
Все второе отделение вечера занимал концерт, который должен был состояться за пределами лагеря, в городском клубе Красногорска.
И вот настал этот торжественный день. Нас построили во дворе школы. В голове колонны стоял духовой оркестр. Ждали приказа на отправление. Во главе каждой национальной секции находились преподаватели, одетые по-праздничному. Все они загадочно улыбались, но мы тогда еще не знали, чем это вызвано.
Наконец появился начальник лагеря профессор Янзен и настежь распахнул перед нами ворота.
— А теперь в путь! — сказал он с улыбкой.
Мы удивленно переглянулись между собой, потом посмотрели на своих педагогов, на начальника, но с места не тронулись.
«А где же охрана?» Этот вопрос можно было прочитать на лице каждого из нас. Однако охраны нигде не было видно. До сих пор мы за пределами лагеря и шагу не делали без охраны. Каждую неделю нас водили в соседний лагерь в баню, потому что при школе своей бани не было, однако, разумеется, всегда под охраной. Но чтобы без охраны…
Профессору Янзену пришлось еще раз повторить свое приглашение. Постепенно мы пришли в себя. Оркестр заиграл марш, и мы с пением революционных песен пошли к центру города.
Мы строем шли по мостовой, а наши преподаватели — по тротуару. Из всех домов, мимо которых мы проходили, выглядывали любопытные жители, на улицах останавливались прохожие. Они смотрели на нас, слушали наши революционные песни и, улыбаясь, радостно махали нам.
Во время концерта мы могли выходить из зала и даже из здания на улицу. Нас никто не останавливал, и мы прямо-таки опьянели от вновь обретенной свободы.
Золтан Ваш вскочил в небольшой автобус, сел на сиденье рядом с шофером и, с силой захлопнув дверь, сказал:
— В Красногорск!
Шофер понимающе кивнул и ловко вывел машину на проезжую часть дороги. Он гнал машину на большой скорости, стараясь доехать до места засветло, так как светомаскировка еще не была отменена. В городе было полно военных машин, которые по сравнению с гражданскими пользовались некоторыми преимуществами: как-никак шел декабрь 1943 года…
Дорогу шофер хорошо знал. Он уже не раз возил по ней в Красногорский лагерь членов венгерской эмиграции. Возил он и Матиаса Ракоши, и Шандора Гёргея, и Реваи, и других товарищей, но чаще всего ему приходилось ездить с Золтаном Вашем. Золтан был веселым, разговорчивым человеком, с которым в пути не заскучаешь. Он объездил все лагеря, где содержались венгерские военнопленные, встречался со многими людьми и знал массу веселых историй. В прошлый раз он рассказал нам о том, как один пленный венгерский офицер, чтобы не идти на собрание, где нужно было подписывать воззвание, просидел в уборной целых три часа.