Это был очень образованный человек. Он знал четыре иностранных языка, любил музыку, искусство, спорт, особенно футбол. Во Франции он занялся партийной работой, за что и был выслан из страны в 1931 году. Тогда он работал в одной из гостиниц. Начальник парижской полиции лично вызвал его к себе и сказал, что если он согласен сотрудничать с полицией, то может остаться в стране, в противном случае его немедленно вышлют из Франции. Шеф полиции надеялся, что для Чиллага собственное благополучие дороже всего на свете. Чиллаг наотрез отклонил такое предложение, за что и был выслан из страны в сорок восемь часов. С помощью Коминтерна в 1932 году он вместе с женой попал в Советский Союз, где получил задание организовать на Украине крупное механизированное хозяйство.

Грандиозность задания понравилась Чиллагу, и он без колебаний согласился. Моя тетя быстро привыкла к новым условиям. Правда, порой ее охватывала тоска по городской жизни. Тогда она снимала с плеч белый пуховый платок и, вытащив дорожный чемодан, доставала из него купленное в Париже платье, которое тут же надевала, долго красуясь в нем перед зеркалом.

Дядюшка много рассказывал мне о своей работе. Совхоз был создан два года назад. Когда он принял совхоз, на этом месте стояло всего несколько домов. Сейчас же хозяйство так разрослось, что имеет собственную электростанцию, мастерские по ремонту сельскохозяйственной техники, 110 тракторов СТЗ, 24 комбайна «Запорожец» и много других машин. Есть в поселке своя школа, Дом культуры. Но, пожалуй, больше всего дядя гордился пекарней, которую местные мастера построили по его чертежам.

На следующий день мама уехала в Москву, а я осталась на новом месте. Под вечер к нам один за другим потянулись соседи: им хотелось посмотреть на девочку, приехавшую из-за границы. Мне приходилось рассказывать им о том длинном пути, который я проделала от Венгрии до Москвы. Чем больше собиралось людей, тем красочнее становился мой рассказ. Однажды кто-то принес старенькую географическую карту, и я, проследив по ней свой маршрут, сама удивилась тому, как много километров проехала.

Вскоре меня записали в школу. Сначала я шла туда с опаской, уж очень живо было в моей памяти воспоминание о школе в Мако. Пугало меня и то, что здесь все говорили по-украински, как-то странно растягивая слова. Однако и дети, и учительница приняли меня очень тепло. В ту школу ходило не так уж много учеников, поскольку на главной усадьбе жили только специалисты, а основная масса рабочих совхоза жила по деревням. Школа размещалась в одноэтажном доме, но рядом с ним уже строили для нее кирпичное двухэтажное здание. Первоклассники ходили в школу в первую смену. Было нас человек двадцать. Я, еще не научившись как следует говорить по-русски, должна была учить украинский язык. По правде говоря, он мне дался без особых трудностей.

Во вторую смену в школе занимались старшеклассники, а по вечерам — взрослые. Среди них были и молодые, и пожилые, и старики. Взрослые приходили в школу уставшими после трудового дня, но учились упорно. Совхозу требовались образованные люди, а многие из приходивших в школу кончили всего по нескольку классов. Старики же были вообще неграмотными и теперь учились читать и писать.

Заработная плата работников совхоза была небольшой: ее только-только хватало на самое необходимое. С хлебом положение обстояло не лучше: все нужно было сдавать государству, потому что в городах с продовольствием было тяжело. Хлеб и в деревне выдавали по строгому учету. Бывали случаи, когда сало приходилось есть без хлеба. Картофель и зелень можно было выращивать на личном огороде, разрешалось откармливать скот.

Мы находились в некоторой степени в привилегированном положении: дядя считался иностранным специалистом, а для них в городах были открыты особые магазины, где можно было купить такие вещи, о которых население и не мечтало.

В тот период проводилась политика ликвидации кулачества как класса, и украинские кулаки, организовав банды, бродили по степям, не желая, как они выражались, «работать на Советы». Коллективизация началась еще в 1929 году и теперь, по сути дела, уже заканчивалась. Кулаки начали понимать, что ни саботажами, ни поджогами, ни убийствами из-за угла колхозных активистов нельзя остановить этот процесс.

Мы боялись раскулаченных бандитов, готовых на все. Взрослые по ночам никого не впускали в дом на ночлег. Бандиты ночевали в погребах или сараях, а днем просили женщин дать им поесть. Днем они не казались такими страшными, и женщины, жалея их, давали им хлеба и сала.

Во время долгих зимних вечеров украинские женщины обычно собирались на кухне, где вязали, шили и рассказывали сказки или какие-нибудь страшные истории. Эти рассказы я запомнила на всю жизнь. Я верила каждому сказанному слову и, когда ночью слышала скрип половиц или завывание ветра, испуганно накрывалась с головой теплым одеялом.

Однажды дядя, вернувшись домой, проговорил:

— Представляете, сегодня ночью от нас увезли десять самых лучших работников! Приехали за ними из райкома и увезли в Харьковский университет учиться!

Тогда бывали и такие случаи. Советскому государству нужны были образованные люди, без опоры на которых невозможно было существовать в капиталистическом окружении. Страна проводила коллективизацию, создавала крупные сельские хозяйства, а затем встала на путь индустриализации. Такие великие задачи нужно было осуществить в короткий срок, а специалистов не хватало. На повестку дня был поставлен лозунг Ленина: «Учиться, учиться и учиться!»

Лучших рабочих начали направлять на учебу на рабфаки и в вузы. Тяга к образованию была так велика, что даже немолодые, обремененные семьей люди ходили на курсы, а затем садились на вузовскую скамью. Партия направляла на учебу своих активистов. Был брошен лозунг: «Тысячи в вузы!» Очень скоро таких людей стали называть парттысячниками.

На учебу посылали не только партийные органы, но и комсомол и профсоюзы.

Большая часть посланных на учебу не имела среднего образования, хотя и обладала опытом практической работы. Среди них встречались даже руководители крупных предприятий; для них организовывали годичные курсы, на которых они наверстывали упущенное. Занимались они с утра до позднего вечера, жили в общежитиях.

Другой мой дядя, Ференц Биро, по партийной путевке был послан на подготовительные курсы в Рыбинск, небольшой город на Волге. После окончания курсов его направили в авиационный институт в Новочеркасске.

Это был богатый казацкий район, в котором жило много кулаков. В гражданскую войну здесь находилась ставка белого генерала Краснова. Здесь парттысячников не жаловали. И хотя гражданская война окончилась еще в 1921 году, но в этих местах все еще вспыхивали кулацкие мятежи.

Студенты должны были сами обеспечивать себя топливом, доставать продукты. И с жильем в ту пору было нелегко.