Книги в Советском Союзе стоили очень дешево: за шесть-семь рублей можно было приобрести до десятка книг, так что у всех нас появились собственные книги.

Руководителем антифашистской школы был опытный марксист Николай Янзен, не только прекрасный преподаватель, но и замечательный воспитатель. В партшколе царил дух истинного интернационализма. Каждая национальная группа слушателей школы время от времени устраивала свои музыкальные вечера, на которые всегда приглашались все желающие. Таким образом, дух соревнования помогал нам не только учиться, но и культурно отдыхать.

Учить приходилось очень много, так что к семинарам усиленно готовились и новички, и ветераны рабочего движения. Ласло Рудаш жил на территории школы, а в Москву ездил только по субботам. Все новички впитывали в себя преподаваемый материал, как губка впитывает воду. Каждый день обогащал нас каким-нибудь открытием, и это придавало нам силы. По вечерам мы часто спорили друг с другом по различным вопросам философии, и иногда споры наши затягивались далеко за полночь.

Более того, мы, новички, настолько осмелели, что наши голоса стали раздаваться и на семинарах. Частенько мы вступали в горячие дискуссии со старшими товарищами, которые хотя и познакомились с теорией марксизма раньше нас, еще на родине, однако ясности по некоторым вопросам не имели, так как там не Ласло Рудаш открывал им истину. Особенно сильные дискуссии велись между сторонниками марксистского и социал-демократического мировоззрения.

Рудаш обожал такие споры, в глазах у него загоралась ирония, а сам он весь превращался в слух и забывал, что папироса его давно погасла. Он резко критиковал социал-демократов за их ошибки, становился прямо-таки непримиримым.

Незаметно прошло два месяца учебы, все слушатели втянулись в наши дискуссии. Да еще как втянулись! Был у нас в группе инженер-электрик Ласло Герман, который до армии работал на «Едешюльт изо». Среди нас он слыл очень образованным специалистом. Опираясь на некоторые законы физики, а также на новые, еще не доказанные практикой гипотезы, он попытался однажды поспорить с преподавателем.

Ласло Рудаш с интересом выслушал его возражения и, так сказать, принял вызов, а потом так «разложил» Германа, что тот в течение нескольких дней никак не мог прийти в себя: ведь Рудаш положил его на обе лопатки в той самой области, где Ласло чувствовал себя специалистом.

Один наш коллега по группе, лейтенант запаса, до армии преподавал историю, а воспитание получил у иезуитов. В партшколу он попал позже нас, и не как слушатель, а как делегат от другого лагеря, прибыв к нам на совещание военнопленных, посвященное созданию венгерского легиона и Национального комитета.

Человек этот придерживался демократических взглядов, но был религиозен и потому разделял и идеалистическое мировоззрение. Он прекрасно разбирался в философии идеализма и потому выступал как идейный противник Ласло Рудаша. Однако, сколько он ни старался, ему не только не удалось сокрушить своего «противника», но он и сам оказался побежденным. Правда, это поражение иезуит отнес только на свой собственный счет, а отнюдь не идеалистической философии.

— Я признаю себя побежденным, товарищ Рудаш, — сказал он. — Но когда мы вернемся на родину, я сведу вас с моим учителем-иезуитом, и если вы и его победите, то я стану коммунистом!

Рудаш не растерялся и ответил со свойственной ему иронией:

— Я же хочу сказать вам, что если ваш преподаватель-иезуит победит меня в диспуте, то я сам стану иезуитом!

По вечерам, чтобы ближе узнать друг друга, мы по очереди рассказывали о себе, о своей жизни. Каждый мог задать любой вопрос выступающему. Много интересного, а порой прямо-таки потрясающего узнавали мы друг о друге в такие вечера.

До сих пор хорошо помню рассказ Ференца Цинна, цыгана. В детстве он не умел ни читать, ни писать, а потом начал принимать участие в движении трансильванских коммунистов, где он не только научился грамоте, но, пройдя через тюремные «университеты», стал убежденным революционером.

На нас, молодых, оказывало большое влияние то, что мы познакомились с жизнью коллектива коммунистов, на долю которых выпали тяжелые испытания и которые овладели теперь теоретическими знаниями, готовясь к будущей свободной жизни.

Меня лично потрясли эпизоды из жизни Иштвана Кошши, который сам резко критиковал себя и свою прежнюю деятельность. До армии он был довольно известным профсоюзным функционером социал-демократической партии, поддерживал связи с социал-демократическими партиями и профсоюзами многих европейских стран. Он бывал на многих международных конгрессах и был лично знаком с целым рядом европейских политических деятелей. Как только началась война, его забрали в штрафную роту, отправлявшуюся на фронт. С острой иронией он рассказывал о том, какими глупыми и беспомощными они были, когда позволяли гнать себя на верную гибель. Им не раз представлялась возможность бежать к партизанам или на сторону Советской Армии, но они по недомыслию не сделали этого.

— Однажды, — продолжал свой рассказ Кошша, — было это в самый разгар жаркого лета, наша штрафная рота вышла к какой-то речке. В боях мы еще не побывали, и потому пока не имели потерь. Наши охранники посадили нас на берегу, а сами разделись и бросились купаться, оставив всю свою одежду и оружие тут же на берегу. Они купались, плескались, как вдруг, откуда ни возьмись, из леса выскочили партизаны. Они начали стрелять в барахтавшихся в реке охранников, как бы подстрекая нас к бегству. Они стреляли не в нас, а только в охранников. По-видимому, успели заметить, что мы безоружны, а если так, то следовательно, мы не кто иные, как штрафники. Охранники, обезумев от страха, бросились бежать, вернее говоря, плыть на противоположный берег. И как вы думаете, что же сделали мы? Не отгадаете! Мы бросились вслед за ними, не за партизанами, а за нашими охранниками! И не просто бросились, а захватили всю их одежду и оружие, чтобы им было чем убивать нас!

В антифашистской школе я ближе других познакомился с Мартоном Сёни. Внешне мы с ним были очень не похожи: Марци был высок ростом, а я еле-еле дотягивал до 160 сантиметров. Он был летчиком-офицером, а я рядовым солдатом. 27 августа 1941 года его сбили советские истребители. Марци выбросился с парашютом и попал в плен. Сначала его сочли погибшим и даже выбили его имя на доске погибших на аэродроме в Матьяшфельде.

Этот способный парень мог быстро сделать карьеру, хотя его отец служил всего лишь швейцаром в Национальном банке.

Хортистский режим, намереваясь взять реванш, готовился к захвату ряда областей Румынии, Чехословакии и Югославии, а для этого регенту нужны были солдаты. Более того, у венгерского господствующего класса, так им тогда казалось, могла появиться возможность участвовать в разделе огромной территории Советского Союза. Они надеялись, что Гитлер в случае их повиновения им что-нибудь да бросит.