В первые часы наступления мы, рядовые солдаты, видели только узкую полоску местности перед собой. Поэтому я приведу несколько выдержек из заметок капитана Даниэля Гёргени, который, находясь на КП дивизии, видел картину боя более масштабно. Тогда мы с ним еще не знали друг друга. Позднее, весной 1943 года, когда он в ходе отступления под Воронежем с отмороженными ногами попал в русский плен, а затем оказался в лагере для военнопленных № 27, где я уже работал санитаром в лазарете, мы хорошо узнали друг друга и даже подружились. Я не раз делал перевязку этому исхудавшему человеку. Но до тех пор еще много воды утечет в реке Дон, куда мы так стремились во время наступления 28 июня 1942 года.

Я не ставлю перед собой цель подробно проанализировать перипетии боя 28 июня 1942 года, в ходе которого советские войска, сдерживая наступление венгерских и немецких частей, с боями организованно отошли к Дону. Вообще тяжелые бои в районе Тима и Старого Оскола всем хорошо известны. Наши подразделения тоже прошли через Старый Оскол, но участия в боях уже не принимали. Идя днем и ночью в течение недели форсированным маршем, мы так и не дошли до берега реки, который наши офицеры называли не иначе, как обетованной землей. Может быть, это молочная река с кисельными берегами? Может быть, тот, кто попьет из нее воды, возродится вновь? Если бы не надо было так спешить, можно было полюбоваться чудесной природой этих мест. Где бы мы ни шли, повсюду — неоглядные пшеничные поля, цветущие подсолнухи, причем размеры этих полей трудно себе представить.

В детстве угодья церковного имения в Уймайоре казались мне огромными, хотя и по длине и по ширине они не превышали нескольких километров. Здесь же мы шли порой полдня и даже больше, и все по одному и тому же полю широкой, проложенной повозками, минометными упряжками, беспорядочными группами пехоты и артиллерии дорогой, а полю все не было видно ни конца ни края. Один-два батальона терялись на нем, как иголка в стоге сена. Солдаты, в большинстве своем бедные крестьяне или батраки, нет-нет да и срывали колосок пшеницы, растирали его в ладонях и долго взвешивали в руке зерна. Некоторые клали зерна в рот и, задумавшись о чем-то, с хрустом разгрызали их.

Стояла невыносимая жара, градусов под сорок в тени. Правда, тени нигде не было. Многокилометровой колонной тянулись вперемежку саперы и пехота, несколько противотанковых пушек на конной тяге, дымящие полевые кухни. Несмотря на жару и усталость, настроение наше было приподнятым, так как шли мы, не встречая никакого сопротивления, без единого выстрела и не видели ни одного советского солдата. Наш марш был похож на необычайно мирную картину, и если бы не военная форма, то эту массу людей, повозок, лошадей можно было принять за толпу крестьян, спешащих на ярмарку.

Но вот однажды мы вдруг услышали доносившийся откуда-то сверху звук мотора. Над нами появился небольшой двукрылый одномоторный самолетик с красными звездами на бортах. Этот маленький учебный самолет летел очень низко, чуть не касаясь колесами наших голов. Мы видели двух сидевших один за другим пилотов. Самолет пролетел до конца мгновенно рассыпавшейся колонны солдат, затем развернулся и пошел в обратном направлении. Я видел, как пилот, сидящий сзади, высунулся до пояса из кабины и, видя нашу панику, засмеялся. Затем он взмахнул рукой и что-то швырнул вниз. Это была ручная граната. Он бросал их одну за другой, как расшалившийся мальчуган бросает из окна верхнего этажа камешки или хлебные катыши в прохожих.

Машина зашла на второй круг. Гранаты, очевидно, кончились, и второй пилот — теперь я уже ясно это видел — действительно смеялся, смеялся весело, от души. Потом в руках у него появился ящик, очевидно, из-под гранат, который стал ненужным, и пилот смотрел, куда бы его бросить, наконец он швырнул его в нас. Самолет покачал крыльями и, набрав высоту, исчез вдали.

Солнце уже вышло из зенита, а мы все еще обсуждали «воздушную шутку», когда вдруг перед нами показалось село, состоявшее из дюжины деревянных изб. Сразу же за домами начинался лес.

Наша колонна, по-прежнему рассредоточившись, не спеша приближалась к селу. Весело дымила полевая кухня, обед был уже готов, но офицеры все еще не давали команду на обеденный привал. «И без того, — говорили они, — мы опаздываем на несколько дней с выполнением приказа о занятии исходных позиций на берегу Дона. Моторизованные части немцев, наверное, уже давно отдыхают на Дону и плескаются в его прохладных волнах, а мы вот уже десятый день безуспешно торопимся и все никак не можем дойти до цели. Теперь наконец осталось пройти всего каких-нибудь десять — пятнадцать километров, там и пообедаем».

Когда голова колонны достигла крайнего дома, из-за него на дорогу выехал танк и на большой скорости ринулся на нас. Ведя огонь из пушки и пулемета, он врезался в нашу колонну и расшвырял ее. Солдаты отскакивали от танка, как от взбесившейся лошади.

Первый же снаряд его попал в нашу повозку с полевой кухней. Она перевернулась, и из котла, шипя, полился на дорогу гуляш. Где-то в хвосте колонны лошади тащили противотанковую пушку, расчет которой быстро установил ее в придорожном кювете. Артиллеристы успели выстрелить два раза и даже попали в танк, но их снаряды не причинили ему ни малейшего вреда. Танкисты, заметив пушку, двинулись прямо на нее. В последний момент расчет орудия успел отскочить от нее, а танк, словно сливовую косточку, вдавил ее своими гусеницами в землю. Весь налет длился не более шести — восьми минут, потом танк скрылся за домами.

В наших рядах наступило замешательство. Офицеры восприняли этот инцидент как личное оскорбление, которое задерживает их и без того опаздывающую колонну на пути к Дону, где они должны были быть еще два дня назад. Нам же, рядовым солдатам, этот случай показал, насколько самоуверенными были наши офицеры. Они даже не удосужились выслать в головной дозор хотя бы одно отделение: ведь эту азбучную истину знают даже командиры отделений.

Наконец офицерам удалось собрать разбежавшихся солдат и даже развернуть их в цепь на цветущем лугу правее села, как раз напротив темневшей полоски леса. Офицеры продолжали возбужденно обсуждать случившееся, внимательно осматривая в бинокли лес.

Мы получили первую боевую задачу: немедленно отрыть в центре луга НП и установить на нем стереотрубу. С большой неохотой достали мы свои кирки и лопаты. А пехотинцы, беспорядочно сбившись в группы, все еще стояли или сидели на лугу, не получив пока никаких приказов.

Едва мы начали копать, как из леса донесся гул моторов. Потом на краю леса появилась темная точка, которая медленно двигалась параллельно нашей позиции; за ней появилась вторая, третья, потом и четвертая. Вскоре даже невооруженным глазом стало видно, что это советские танки, которые медленно двигаются вдоль лесной опушки. Потом они начали стрелять. Мы бросились на землю, некоторые из нас получили ранения. Через несколько минут танки так же неожиданно, как и появились, скрылись в лесу. Все это убедило наших офицеров в том, что из-за советских танков мы и сегодня не увидим долгожданного Дона. Тогда было принято решение прекратить движение и всем окопаться.