— А вам милейший, уже подписан смертный приговор. Не думайте, что удастся пережить брата! — Рудольф снимает с вешалки пальто, перекидывает его на руку. На пороге оборачивается, смотрит на меня.
— Полагаю… До скорой встречи, Зотикус, — золотистое пламя исчезает из его глаз, возвращая им светло-голубой цвет.
— Надо было сломать позвоночник этой гниде в двенадцати местах. Как думаешь, еще не поздно это сделать? — плюхаясь в кресло, ноет Америго, прижимая руку к груди. Выглядит он плохо. Бледность с синевой разлилась по коже, на висках выступили трупные пятна.
— Может, тебе лучше убраться отсюда? От греха подальше? — предлагаю я.
— Не сейчас, — отмахиваясь от меня, тяжело дышит он. Но я не собираюсь щадить его. Моя злость на него растет, как снежный ком. Выдергиваю его из кресла. Он пролетает через всю комнату, врезается спиной в окно. Стекло разлетается на осколки. Америго оказывается на земле. Недолго думая выпрыгиваю следом. Не давая ему подняться, бью по лицу.
— Ты стер Айлин память? — сжимая его горло руками, спрашиваю я. Брат слабо пытается разжать мои тиски, хрипит. — Думаешь, так я позволю тебе к ней приблизиться?
— Я не смог… Хотел, но не смог заменить одно насилие другим… — глухо отвечает Америго. У него нет сил защищаться, а я не могу сдержать свою ярость.
Наношу удары снова и снова. Его лицо разбито, из носа хлещет кровь. Заставляю его подняться на ноги — мой кулак врезается ему в грудную клетку, ломая ребра.
— Ты псих… — бормочет Америго разбитыми губами. Отпускаю его, и он падет на спину.
— Если ты еще раз приблизишься к Айлин, этот день станет последним в твоей жизни. Я убью тебя. Если у тебя все еще есть претензии ко мне, давай разбираться лично. Можно прямо сейчас, — мой ботинок тут же оказывается на его груди. Слышно, как хрустят кости. Америго стонет. Рывком хватает меня за щиколотку, и я падаю на землю. Он хочет напасть на меня, но слишком вымотан для этого. Успеваю подняться.
— Ты… Хреновый опекун, — вставая, говорит Америго, упираясь рукой в стену дома. — Хоть знаешь, что эти сволочи с ней сделали? Ты вообще дальше своего носа умеешь видеть?
— О чем ты?
— Сегодня проходил мимо школы, где учится Айлин, решил заглянуть… Эти твари, которые именуются детьми, на которых теперь нельзя поднять руку и отвесить подзатыльник, били ее по ногам, потому что она отказалась встать на колени, а потом отрезали ей клок волос. И, как я понял, подобное с ней происходит не один год, — Америго сплевывает кровь на землю и вытирает рот рукой. — Какого черта ты не можешь разобраться с этим, раз уж такой правильный, как Иисус?
— Ты сам ничуть не лучше этих ублюдков. Или у тебя спонтанная амнезия? — напоминаю я. Тот усмехается.
— Не переводи стрелки на меня. Я знаю, кто я, и не ищу оправданий. Меня удивляет твоя отстраненность от ее жизни на фоне такой идеальной заботы. Неискренне как-то выглядит. Словно ты играешь роль, слова в которой до конца не выучил.
— Догадываюсь, что ты просто так это не оставил…
— Конечно. Убил бы их всех, но Айлин не разрешила. Пришлось ограничиться мелким членовредительством и промывкой мозгов. Я даю тебе шанс самому принять меры, потому что ты ее опекун, и она любит тебя…
Его слова заставляют меня напрячься.
— Но, если ты ничего не сделаешь, — после пары глубоких вдохов продолжает Америго, — я решу проблему по-своему. И не буду церемониться.
— На Айлин наложено заклятье, которое заставляет других людей ее ненавидеть и причинять ей боль. Здесь ничего нельзя сделать, — приваливаясь спиной к стене, говорю я и вкратце рассказываю ему историю девушки.