— Уверен, что моя дочь меня поймет, — спокойно говорит Амалик. — И, в отличие от вас, не будет осуждать. Хотя лично у вас меньше всего прав на это. Вы по горло в чужой крови.

— Грешен, не отрицаю. Но все равно убийство матери своего ребёнка считаю кощунством.

— В каждой ситуации — свои правила. И это тоже необходимо учитывать. Есть такие, где смерть — единственный выход. Но ведь мы не будем пускаться в философские рассуждения об устройстве мира, не так ли? У нас есть конкретная тема для разговора — вы отдаёте мне мою дочь по-хорошему.

— Елена поручила ее мне, и я не могу нарушить ее волю, — упрямлюсь я.

Рудольф вздыхает. Поднимается на ноги, неспешно проходится по гостиной.

— Понимаю, вам сложно мне верить, особенно после того, что эти милые женщины вам наговорили про меня. Вы видите во мне врага и варвара, а я всего лишь творец, который хочет сделать своего ребёнка идеальным. У Айлин есть предназначение, и она должна его исполнить. И я сделаю для этого все, что в моих силах.

— Именно поэтому девочка останется со мной, — мне хочется спать, веки становятся свинцовыми. Жаждать сна — для вампира это нонсенс.

— Айлин не будет счастлива в мире людей. Если она останется здесь, то они ее уничтожат.

— Я позабочусь, чтобы этого не случилось.

— У вас это плохо получается, — резко говорит Амалик и останавливается. — Я знаю о том, что случилось. И для меня как для отца это большое горе.

— Вы его заслужили, в отличие от вашей дочери. Я только не понимаю, как вы столь мудрый и могущественный, не смогли предвидеть такого развития событий, и не придумали, как защитить свою дочь от насилия?

— В судьбе каждого существа есть так называемые «слепые пятна». Моменты, в которые жизнь может круто измениться и перескочить на другую спираль развития. Их нельзя ни увидеть, ни просчитать. Этим как бы Вселенная напоминает о том, что невозможно держать под контролем все. Ее встреча с вампиром была как раз той самой роковой точкой. Но когда я это понял, было поздно, и уже ничем нельзя было ей помочь, — в голосе Амалика звучит искреннее сожаление.

— Для ваших планов это существенный минус, — замечаю я.

— Ну что вы, это не так. Я предполагал, что наш разговор касательно Айлин может зайти в тупик, — говорит Амалик, — поэтому предлагаю вам сделку. Вы отдаете мне мою дочь, а я, в свою очередь, исцеляю вас от болезни. Каждая из сторон получает желаемое, и мы мирно расходимся.

Звук поворачиваемого в замке ключа не дает мне возможности ответить. Дверь распахивается, и в дом врывается Айлин. У нее красное лицо, она сильно взволнована и тяжело дышит. Замечаю, что она прихрамывает. Увидев в гостиной Рудольфа, корчит недовольную гримасу. Не здороваясь, направляется к лестнице. Вслед за ней вбегает Америго. Он выглядит растерянным. Собирается идти за ней, но, стоя на последней ступеньке, она останавливается и оборачивается к нему.

— Спасибо, что проводил, но на этом все, — ее голос звучит решительно, но вместе с тем, без агрессии. — Уходи.

Что за метаморфозы произошли за эти несколько часов? Он все-таки стер ей память? От этого предположения меня передергивает. Хочется убить засранца на месте.

— Надо поговорить, — подходя ко мне, бесцеремонно произносит Америго, не обращая внимания на Вагнера, который с трудом сдерживает свое недовольство.

— И как после этого вы можете утверждать, что заботитесь об Айлин, — кивая в сторону Америго, спрашивает Вагнер, — позволяя этому недосуществу ошиваться у вас в доме?

Влияние Рудольфа на меня резко ослабевает. С появлением Америго его поведение резко меняется. Он него веет холодом, надменностью и страхом.