— Неважно, — Айлин делает ладонь ковшиком, набирает в нее воду и швыряет себе в лицо. — Я взяла в руки оружие и без малейших колебаний всадила в парня пять пуль. И мне было в этот момент хорошо, понимаешь?! Я чудовище.

— У тебя было состояние аффекта. Ты ведь большая девочка, знаешь, что это такое, — успокаиваю ее я.

— Нет. Я просто хотела его убить. Размазать по стенке. Чтобы ему было больно, и он страдал, — оборачиваясь ко мне, говорит Айлин. — Все это было осознанно. Теперь я преступница.

— Послушай, этот тип не далее, чем вчера, изнасиловал тебя и заклеймил, что ты от себя хочешь? Принести ему пряников и напоить чаем? Твоя ярость вполне понятна и объяснима. Это реакция на унижение и бессилие. Ты даже сама еще не поняла, какой пережила кошмар. Не требуй от себя слишком многого, — вкрадчиво говорю ей я. Кладу ей руки на плечи, чувствуя, как по венам бежит кровь. — Да, ты нашпиговала его пулями, но подсознательно знала, что это можно сделать. Будь он человеком, ты бы так не поступила.

— У меня нет такой уверенности… — Айлин прячет лицо у меня на груди. Глажу ее по волосам. Ее сердцебиение становится тише, ровнее.

— Зато она есть у меня. Успокойся, все позади, — лгу я.

— Ты не сердишься на меня? — этот вопрос звучит для меня неожиданно.

— Нет, — снимаю с нее пальто, усаживаю на стул. Подхожу к шкафчику, открываю его. Исследую полки на наличие алкоголя. Нахожу бутылку кагора. Пойдет. Достаю штопор, открываю ее, беру стакан и наливаю его до краев. Протягиваю Айлин. Та с удивлением смотрит на меня.

— Тебе это сейчас необходимо, — говорю я. — Пей.

— Бабушка никогда не разрешала мне пить спиртное, — признается Айлин, делая маленький глоток. — Говорила, что это может плохо кончится.

— И я не собираюсь тебе этого разрешать. Но сейчас особый случай. Можно. Теперь нам нужно вытащить из твоей жертвы пули. Он, конечно, и с ними придет в себя, но придется ждать дольше. А я не хочу, чтобы Рита, придя домой, увидела такое безобразие.

Айлин понимающе кивает. Жду, пока она допьет вино. Стою у окна и прислушиваюсь, не едет ли полицейская машина. Но все тихо. Неужели никто не обратил внимания на выстрелы? Мне это только на руку: не люблю возиться с полицией, но все равно немного странно. Стаскиваю с обеденного стола скатерть, раскладываю его.

Поднимаю с пола безжизненное тело Америго, укладываю на деревянную поверхность. Стаскиваю с него ботинки. Заворачиваю ему штанины, осматриваю раздробленные колени. Иду на кухню, беру медицинский саквояж Дэшэна. Бросаю взгляд на Айлин, которая вертит в руках пустой стакан.

— Идем, будешь мне помогать, — говорю я, вспомнив наш разговор на кладбище, что ей никогда не удавалось чувствовать себя нужной. Она тут же оживляется, идет следом за мной в гостиную. Ее немного шатает после вина, щеки становятся пунцовыми.

— Задерни шторы, — говорю я. — А потом сними с него рубашку.

Вытаскивая инструменты из саквояжа, раскладываю их на столе. Объясняю Айлин как ими пользоваться. Потом прошу ее задернуть занавески и включить свет. Она приносит тазик с водой. Боязливо подходит к Америго, робко протягивает к нему руку. Пальцы неуклюже пытаются расстегнуть пуговицу, но руки дрожат, не слушаются ее. Тихо ворчит, то и дело бросая взгляды на бескровное лицо вампира.

— Он ничего не чувствует, можешь не церемониться, — убирая осколки костей, напоминаю я.

— Почему он сделал это? — задумчиво спрашивает меня Айлин. — Он мог легко остановить меня. Просто внушить, чтобы я опустила ружье… Вампирам нравится умирать?

— Нет, не нравится. Это больно и мерзко. По возможности мы стараемся избежать этого.

— Тогда зачем?