— Могу предположить, что он манипулирует тобой. Но только Америго знает, зачем творит эту фигню на самом деле.

Айлин аккуратно разрезает на нем окровавленную майку. Видит его изуродованную ожогами кожу, тихо охает. Прикрывает рукой рот и делает шаг назад.

— Мой Бог… Его что, жевали крокодилы?! — с нескрываемым ужасом бормочет она.

— Нет. Это следы от огня, — коротко отвечаю я, вспоминая каждое мгновение той пытки. — Туника молеста.

— Что еще за извращение? — она снова подходит к столу, погружает марлю в тазик с водой, отжимает. Вытирает кровь вокруг раны на плече.

— Нерон любил устраивать «праздники боли». Разыгрывалась небольшая театральная сценка, роль в которой исполнял приговоренный к смерти преступник. В один из моментов его туника, пропитанная особой жидкостью, поджигалась, и человек превращался в живой факел. Публику это очень забавляло.

— Какое уродство… Но постой, Америго же не человек… — Айлин непонимающе смотрит на меня.

— Для вампира это была просто одна из болезненных пыток, которая могла, конечно, стать смертельной, но чаще всего все обходилось, — поясняю я. — Восстановление было длительным, но ведь в наших руках вечность. Куда спешить?

— Откуда ты знаешь, что эти следы именно из-за туники?

— Я сам надел ее на него и поджег… — эти слова даются мне с трудом. Айлин тяжело вздыхает. — Старался, чтобы горючей жидкости было поменьше, и он не сильно пострадал. Хотя это какое-то неправильное оправдание.

— Мне жаль, — искреннее говорит Айлин. Берет расширитель, вставляет в рану и пинцетом достает пулю из плеча.

— Кого? — решаюсь уточнить я.

— Вас обоих. Тебя за то, что тебе пришлось принять такое решение, его — за то, что его предал самый близкий, — Айлин кивает в сторону Америго.

— Час назад ты его собственноручно расстреляла, — напоминаю я.

— Да, но я говорю сейчас не о себе, а о вас. Защищая свои принципы, ты предал брата, и эта рана останется открытой в его душе до конца жизни. Потому что он любил тебя. Да и сейчас любит.

— Забавно он как-то это выражает, — вспоминая о том, что мне осталось жить не больше двух недель, с горечью говорю я.

— Так он показывает тебе, как больно ты ему сделал, — Айлин вытаскивает пулю из его живота. — Швы накладывать будем?

— Нет, обойдется. Ступай в свою комнату. Не хочу, чтобы он увидел тебя, когда очнется, — отстраняя ее от тела Америго, строго говорю я.

— Но я еще не вытащила из сердца… — противится моему решению Айлин.

— Сам займусь этим. Иди к себе, — забираю из ее рук пинцет и расширитель.