Я хотела утопить этот город в алкоголе, стереть его из памяти усталостью, похмельем или бешеным ритмом жизни. Во что бы то ни стало мне нужно было заменить Гамбург и его людей новым городом, новыми друзьями и новыми ощущениями, но я не забыла. Едва ступив на трап самолета и вдохнув влажный холодный воздух, я почувствовала себя дома.

— Агата, ты дискредитируешь меня в глазах наших с Томом коллег, — проворчал Саша, выкатывая из самолета мой розовый чемодан.

Представитель аэропорта сопроводил нас на паспортный контроль, прежде чем выпустить к машине, которая увезет меня в край детства, что я так старательно пыталась стереть из своей памяти.

Должно быть, наша компания выглядела живописной достаточно, чтобы завладеть вниманием доброй половины аэропорта. Это и не удивительно: хоть Саша и был не так хорош для меня, как Томас, по его душу нашлась не одна сотня воздыхательниц. Телохранители окружали меня с двух сторон, словно я была знаменитостью, вынужденной путешествовать коммерческим рейсом.

— С возвращением, — шепнул мне на ухо Томас, подольше задержав губы возле моей шеи.

Я улыбалась, когда взгляд зацепился за лицо парня, закидывавшего ногу на сиденье дорогого мотоцикла, припаркованного у тротуара. Потертая черная дубленка с болтающимися ремнями, армейские ботинки и растрепанная светлая шевелюра, на которую руки в обрезанных кожаных перчатках водружали зеркальный шлем. Я не могла увидеть его глаз, но, по тому, как его губы беззвучно сложились в мое имя, не трудно было догадаться, что я получила первый привет из прошлого.

Поспешно отведя глаза, я нырнула на заднее сиденье вольво, за рулем которого находился дедушкин водитель, что 5 лет назад отвез нас с Адрианом из дома в аэропорт.

Саша, не затыкавшийся с самого паспортного контроля, принялся болтать с водителем, выпытывая последние новости из «гнезда». Томас сидел рядом со мной, периодически вставляя в разговор свое слово, а я уставилась в окно, готовая ощутить, как терпкая ностальгия прошибет меня от мозга до костей.

Мы с Адрианом учились в частной школе, но, с подачи матушки и Артура покинули ее на 3 года раньше по уже известным причинам. Трудности с выдачей нам дипломов об окончании были упразднены строительством нового спортивного комплекса имени Вильгельма Эркерта и желанием замять скандальные грязные слухи, которые испортили бы репутацию сего учебного заведения. Так что теперь, пока наши продажные одноклассники были на первом курсе, мы заканчивали уже университет. Точнее, Адриан заканчивал. Меня лишили и этой возможности.

Родительский дом располагался в самом завидном районе Гамбурга, Эппендорфере, здесь же, насколько мне было известно, снимал апартаменты и Артур. За 5 лет тут ничего не изменилось, наверно, только выросли ценники в ресторанах с обновленными вывесками. Я с неожиданным безразличием смотрела на места своего детства, проплывавшие за окном вольво, мягко скользившего по погруженным в предрассветную дрему улицам. Я пыталась насильно вызвать в своем сердце щемящее чувство тоски по тем временам, когда Артур еще не вознамерился нас растоптать.

Каждый квартал был пропитан детскими воспоминаниями и приключениями. Несмотря на темноту, я отчетливо видела нашу компашку, состоявшую из семи человек (трое девчонок и четверо мальчишек). Мы сбегали с уроков или от нянек, чтобы посмотреть фильм 16+, налопаться углеводов, против которых боролись наши матери, или почитать в книжном магазине комиксы, которые не разрешали покупать отцы. Я ведь прекрасно помнила и первую влюбленность, и первый поцелуй, и междоусобицы, что возникали каждый день в наш переходный возраст. Но почему-то не испытывала ничего. Я больше не чувствовала боли, хотя мы проезжали место, где она концентрировалась. Нашу школу.

Но путь пролегал дальше, в западную часть города, в обширный район под названием Альтона, где на просторных берегах Эльбы уживались всевозможные культуры, архитектурные стили и традиции. Вилла дедушки располагалась в Бланкенезе, входившем в состав Альтоны, и уж поверьте, там жилось ещё дороже, чем в центре Гамбурга.

С воды Бланкенезе как был, так и остался чем-то сродни средиземноморской деревушки, но стоило только приглядеться, как на крутом склоне геста вырисовывались отнюдь не покосившие рыбацкие домики, а роскошные частные дома и виллы. Летом Бланкенезе буквально утопал в буйной зелени, весной наполнялся ароматом цветущих деревьев, осенью сиял багрянцем и позолотой листвы, зимой отдалённо напоминал австрийский Холстат, только в разы помпезнее и богаче.

Несмотря на то, что это район давным-давно перестал быть независимым поселением, он всем своим видом кричал о своей обособленности и самобытности. Здесь, на правом берегу Эльбы, вдали от городской суеты, выросло не одно поколение, соседские и родственные узы скреплялись десятками лет. Стоило мне только увидеть в окно машины тёмные очертания маяка на берегу Фолькенштайнер уфера, как сердце защемило от той самой ностальгии, что я безуспешно пыталась вызвать у отцовского дома. Я прижалась пальцами к стеклу, здороваясь с по истине родными сердцу краями.

Парк Бауров, Римский сад, набережная, Пасхальные костры, холм Сульберг в 70 метрах над уровнем Эльбы, блюда домашней кухни, атмосфера, люди и всеобъемлющая душевность, я вас не забыла! Я очень старалась, но мне нужно было лишь вернуться к вам, чтобы больше не захотелось уезжать.

Это место было нашим с Адрианом пристанищем. Сюда нас увозили, когда родители отправлялись в поездки, когда матери в конец надоедал производимый нами шум, или мы становились отцу ещё более неугодными, чем обычно. Как правило, нас забывали здесь на все мыслимые и немыслимые праздники и каникулы, нас привозили сюда болеть и «перевоспитываться», и изымали на свет божий, когда возобновлялась учеба или нужно было посветить нашими физиономиями перед камерами журналистов.

Наши бабушка с дедом никогда не отличались педантичностью и стандартным мышлением в вопросах воспитания своих малолетних отпрысков, но именно их мы считали своей настоящей семьёй, а Бланкенезе родным домом. И спустя 5 лет в моем сознании ничего не изменилось.

Когда колеса машины зашкворчали по брусчатке широкой подъездной дорожки, ведущей к белоснежной трехэтажной вилле с огромными окнами и красной кирпичной крышей, мое сердце затрепетало.

Я и забыла, как потрясающе выглядело гнездо Эркерта старшего. Построенное ещё в начале ХХ века и отреставрированное после Второй Мировой войны, оно напоминало дом Скарлет О"Хары, только с собственной сауной, двумя бассейнами, террасой, крытой парковкой на 10 машин и роскошным садом с огромными лужайками, могучими дубами, липами и кленами, улетавшими кронами далеко в небеса.

Вилла в точности отражала характер нашего деда, позволяя незнакомцам и случайным прохожим видеть лишь сдержанный лаконичный фасад. Но стоило только получить приглашение войти внутрь и пересечь холл первого этажа, как распахивались стеклянные двери в сад, и открывался совершенно иной вид на само здание. По всему второму этажу тянулся широкий открытый балкон, на который в летнее время выносились плетёные кресла, столики и шезлонги, а в зимнее на перилах развешивались светящиеся гирлянды, наполнявшие все вокруг волшебным золотистым сиянием.