Благодаря усилиям Тенцер мы смогли познакомиться с историей, не совпадающей с традиционным представлением о поляках как коллаборантах, о погромах, организованных соседями, продолжавшихся и после войны, и о современном антисемитизме32. Этот альбом не отрицает этой истории, но дополняет ее свидетельствами о соседях и друзьях, которые выступали хранителями памяти друг о друге.
Майселас, как и Тенцер, отчетливо видит образы смерти и уничтожения, но не упускает и жизнеутверждающие моменты. Умение сместить воспринятый исторический нарратив – необходимый элемент практики излечения и восстановления. История, которую рассказывает Майселас, – это тоже история встречи и взаимодействия. Доступные архивы по истории курдов находятся и в курдских деревнях, и на Западе. Пример проекта «Курдистан» свидетельствует, что историю колонизированного
Как коллективные проекты, рассказывающие истории этнических сообществ, «И я все еще вижу их лица» и «Курдистан» дают нам возможность рассмотреть механизмы аффилиации и передачи, которые превосходят семейные рамки – пусть даже подчеркивая, а иногда ставя под вопрос сохраняющие силу семейные тропы. Кроме того, Тенцер и Майселас включают в работу не только внесемейные, но также межгрупповые и транснациональные механизмы связи и взаимодействия, демонстрируя работу практик постпамяти в крайне многообразных исторических контекстах. Включение историй, отдельных людей и групп в отношения соседства и близости позволяет привести в действие контрвоспоминания, важный аспект двух этих проектов, изначально посвященных исключительно диаспорам. Я уверена, что такой акцент на коннективных историях намечает в сфере изучения памяти переход от исследования отдельных исторических событий, таких, как Холокост, к транснациональным взаимодействиям и пересечениям в глобальном пространстве воспоминания.
«Я узнала бы ее везде»
Архивные практики всегда основываются на документах, предметах и изображениях, которые избежали уничтожения и разрушений, сопровождавших преступные исторические эпохи. Даже собирая их и демонстрируя в альбомах и в частных или общедоступных собраниях, на выставках или на сайтах в интернете, мы не можем закрыть глаза на утраченные призрачные архивы, и эти утраты присутствуют во всем, что нам удается собрать. Как могут наши альбомы и архивы указать в направлении утерянного и забытого, на множество жизней, остающихся безвестными и неосмысленными? Как мы видели на этих страницах, характеризующие постпамять настойчивые поиски и сопряженное с ними неизбежное разочарование позволяют нам воскрешать в памяти бесследно утраченные изображения и невидимые следы. Мы заполняем пустоту, претворяя в образы наши желания.
С другой стороны, молчание, лакуны и пустота всегда присутствуют в работе постпамяти, часто играя в ней центральную роль. Арт Шпигельман изображает утраченные предметы как привычные, заполняет целый разворот перерисованными фотографиями, окружающими поникшую фигуру отца, которые он помнит лишь приблизительно, потому что они были уничтожены вместе с запечатленными на них родственниками33. Некоторые из этих фотографий сами заключают в себе дыры и разрывы, напоминающие дыры в центре альбомов Татаны Келльнер «Пятьдесят лет молчания», – как если бы кто-то вырезал изображения членов семьи после развода или разрыва. Или же Владек не может вспомнить их имена или лица из-за того, что обычные превратности жизни семьи оказываются осложнены насильственным отчуждением и изгнанием?
Можно пойти еще дальше. Режина Робен заканчивает свой сборник рассказов «Неизмеримая усталость камней» главой, в которой нет ничего кроме изображений пятидесяти одной пустой картинной рамы34. Это отсылка не только к членам семьи, которые были убиты в годы Холокоста или забыты маленькой девочкой, которая выжила, прячась в убежище. Это также репрезентация утраты даже самых их следов – отпечатков на фотографиях и поверхности предметов, которые они когда-то держали в руках. Вокруг таких провалов и создаются наши архивы, и наша задача в том, чтобы не заполонить пространство проекциями, которые скрыли бы или заретушировали эти провалы.
Размышляя об этом, я хотела бы закончить яркой историей из книги Патриции Уильямс «Петушиное яйцо», повествующей о том, как визуальная репрезентация провалов и умолчаний – означающих насильственное стирание субъективности и человечности как таковой – сама может стать соединительной тканью, сшивающей различные сообщества памяти:
Много лет назад подруга пригласила меня к себе домой на ужин. Оказалось, ее муж пережил Аушвиц. До того как его схватили нацисты, он был художником. В конце концов он обосновался в США, где зарабатывал на жизнь совсем иным способом, однако его жена сказала мне, что он по-прежнему рисует в качестве хобби. Она отвела меня в гараж рядом с их домом и показала огромную коллекцию его работ. Там ее муж хранил, наверное, несколько сотен картин – кричаще-ярких пейзажей с пышной и тщательно выписанной растительностью. Но на каждой из этих картин было оставлено свободное от краски пространство в форме человеческого тела. «Он никогда ничего не заканчивает», – шепотом сказала моя подруга, но я почти не слышала ее: мне никогда не доводилось встречать столь совершенного изображения того, что сотворил Холокост, – подавления или стирания человечности.
Спустя несколько недель после этого сестра прислала мне копию имущественного реестра из Национального архива, подтверждающую, что наша прапрабабушка была в рабстве. На следующую ночь после получения письма мне приснилось, что я рассматриваю картины мужа своей подруги, эти живописные пейзажи с пустотами в форме человеческих тел, и вдруг в середине каждой из этих пустот появилась моя прапрабабушка. Внезапно она заполнила собой все эти пустоты, и я смотрела в ее лицо со сверхъестественным спокойствием, словно бы глубоко погрузившись в воспоминания. С этой минуты я точно знала, кем и какой она была, – каждую ее пору, каждый волос, каждую черточку ее лица. Я узнала бы ее везде35.
Этот фрагмент очень четко показывает, как выглядит феминистская работа постпамяти, которую я пыталась описать в этих главах. Это история о том, что стершуюся было метку памяти можно снова обнаружить спустя поколения и аффилиативно усвоить, несмотря на многочисленные различия опыта. Это история дерзкого, рискованного и отважного феминистского акта обретения коннективного подхода несмотря на гендерные исторические и поколенческие различия. Это история прапрабабушки, сформированная беспокойным желанием взаимного узнавания и признания, определяющего память и идентичность.
Национальный архив хранит микрофильмы с имущественными реестрами, и именно в этих безличных описаниях потомки могут найти свидетельства существования тех, чьи имена фигурируют там в виде предметов собственности, поясняет Уильямс. Но постпамять – пространство действия снов и желаний, которые могут создать иной архив. Проецируя лицо прапрабабушки на пустоты на сочных пейзажах, написанных ее другом, Патриция Уильямс преодолевает холодную безличность архива. Картины или рассказ о них взволнованной жены художника способствуют этой коннективной идентификации, задействуя пространство, оставленное для других – но только для тех, кто оказался «окликнут» этими картинами. Что такое эти пустоты в форме человеческого тела – метки насильственного стирания или радушия художника, работа которого открыта для других историй, прошлых или будущих? Белое пятно, оставленное пережившим Холокост мужчиной, дает возможность праправнучке рабов узнать в нем свою прапрабабушку «со сверхъестественным спокойствием, словно бы глубоко погрузившись в воспоминания». Общие мечты и кошмары создают призрачный архив, который помогает заполнить пустое пространство на картине. В мимолетной воображаемой встрече прошлая жизнь вновь является из дыры в центре, чтобы заново воплотиться в настоящем во имя будущего.
Благодарности
Две главы настоящей книги написаны совместно с Лео Шпитцером, а потому в авторской речи встречается и единственное, и множественное число. Все главы несут на себе отпечаток нашей совместной работы над книгой «Призраки дома», а потому мои рассуждения часто невозможно отделить от мыслей моего соавтора. Эти главы также несут отпечаток множества бесед с коллегами из самых разных областей знаний – бесед, которые мы оба вели на конференциях, в рабочих группах, читательских семинарах и на страницах сборников статей и специальных журнальных выпусков. Диалоги, питавшие выстроенное здесь рассуждение, осязаемы на этих страницах, и я благодарна за возможность заниматься этими трудными темами в момент стремительного развития сразу нескольких междисциплинарных областей: исследований Холокоста и памяти, визуальной культуры в соединении с женскими, гендерными исследованиями и исследованиями сексуальности.
Книга, которая писалась на протяжении нескольких лет, заставляет автора чувствовать себя в неоплатном долгу. Я безмерно обязана нескольким близким коллегам и друзьям, вместе с которыми преподавала, писала, редактировала, сотрудничала и плела интриги во время работы над этой книгой и которыми искренне восторгаюсь: помимо Лео Шпитцера это Диана Тэйлор, Нэнси К. Миллер, Ирэн Какэндес, Сьюзен Рабин Сулейман, Валери Смит, Андреас Гюйссен, Джин Ховард, Аннелиз Орлек, Ханна Наве, Орли Любин, Айви Швейцер, Марта Пейксото и Джейн Коппок. Порой с некоторыми из вас мы разговаривали ежедневно, и на этих страницах вы обнаружите пересказ ваших мыслей и ваших подходов.
Представители постпоколений, «третьего», «второго» и «поколения-1,5», внесли огромный вклад в мои размышления о постпамяти как своим скептицизмом и критическими вопросами, так и заинтересованными и изобретательными реакциями на то наследие, которое мы с ними несем. Я благодарю Амиру Хасс, Гейл Реймер, Беллу Бродски, Паскаль Бос, Джудит Гринберг, Атину Гроссман, Режину Робен, Флоренс Хейман, Габриэле Шваб, Элис Кесслер-Харрис, Лори Лефковиц, Джулию Эпштейн, Хайди Грунебаум, Сусанну Нешель и Сьюзен Губар. Среди многочисленных исследователей травматической памяти по всему миру я особенно благодарна за яркие и дающие обильную пищу для размышления дискуссии, которые вели со мной Лайла Абу-Лугод, Ян и Алейда Ассман, Мике Баль, Кэрол Барденштейн, Сьюзен Бризон, Росс Чемберс, Мэри Маршалл Кларк, Сара Коул, Джонатан Кру, Энн Цветкович, Сидра ДэКовен Эзрахи, Иифат Гутман, Джеффри Хартман, Бретт Каплан, Темма Каплан, Барбара Киршенблат-Гимблет, Доминик ЛаКапра, Дори Лауб, Майкл Левин, Розанна Кеннеди, Эрин Макглотлин, Гризельда Поллок, Сюзанна Редстоун, Энн Ригни, Майкл Ротберг, Ронни Шарфман, Марита Штуркен, Томас Трезис, Лилиан Вайссберг, Гэри Вайсман, Сьюзен Уиннетт, Эрнст ван Альфен, Патрисия Йегер, Джеймс Янг и Фрома Цейтлин.
Я благодарна коллегам, которые работают в области фотографии и визуальной культуры и дали мне возможность глубже задуматься о возможностях визуальных медиа, особенно Элизабет Абель, Джеффри Бэтчену, Джилл Беннетт, Тине Кампт, Саидии Хартман, Андреа Лисс, Агнес Луго-Ортис, Дайане Миллиотес, Пегги Фелан, Джею Проссеру, Сильвии Спитте, Энди Сегеди-Машаку, Лауре Векслер и Барби Зелизер.
Участники конференций, рабочих групп и читательских семинаров стали взыскательными читателями и щедрыми комментаторами некоторых глав настоящей книги – в Дартмуте это прежде всего касается участников Семинара по изучению феминизма и гуманитарной школы «Культурная память и современность», а в Колумбийском университете – коллег по университетскому семинару по культурной памяти, группе «Рождение архива» Центра критического анализа социальных различий и моему удивительному феминистскому читательскому семинару
За невероятно ценную – и иногда довольно жесткую – редакторскую работу я благодарю редакторов и читателей глав, которые публиковались в виде отдельных эссе, преимущественно в более ранних версиях: Силке Хорсткотте, Нэнси Педри, Меира Штернберга, Аннелиз Шульте Нордхольт, Корнелию Бринк, Омера Бартова, Молли Нолан, Джейсона Тугоу, Андреа Нобл, Алекса Хьюза, Энн-Мари Барониан, Джейкоба Лота, Джеймса Фелана, Викторию Роснер, Джеральдин Прат, Силке Венк и Инзу Эшебах, а также тех, кого уже называла выше.
Я благодарю художников и писателей, которые повлияли на эту книгу своими работами и любезно согласились на их воспроизведение на ее страницах. По счастью, некоторые из вас также были в числе моих постоянных собеседников, у которых я очень многому научилась. За бесценную дружбу я благодарю Мюриэл Хэсбан, Эву Хоффман, Браху Лихтенберг-Эттингер, Сьюзен Майселас, Лори Новак и Арта Шпигельмана.