И р ж и. Действовать?
Ф у ч и к. Тебя загнали в клетку, но разве ты перестал быть коммунистом?
П е ш е к
И р ж и. Дел?!
Ф у ч и к. Да! Помочь товарищу побороть страх перед смертью — это разве не дело для коммуниста? Гестапо ищет самую тонкую щель, ищет среди нас слабонервных. А мы сплотимся так, что сам Бэм не просунет свой длинный нос. Бэм вынюхивает, кто там в Праге или на твоей шахте стал на наше место. А мы и отсюда кое-что подскажем нашим товарищам на воле.
И р ж и. Мы?
П е ш е к. Верно, Юльча, верно! Кое-что видно и отсюда, из Панкраца.
И р ж и. Нет, вы удивительный человек, Фучик, удивительный! Впервые встречаю такого. Верите, что люди способны на все, даже когда у них петля уже вот тут.
Ф у ч и к. Да. Способны. Если имеют кое-что подороже своих зубов.
И р ж и. И все-таки кто-то подло предал нас, Фучик.
Ф у ч и к. Что ж… один негодяй на тысячу героев.
И р ж и. Но кто? Кто?
Ф у ч и к. Кажется, он гораздо ближе к нам, Иржи, чем ты думаешь.
И р ж и. Он здесь, в Панкраце?
Ф у ч и к. Этот человек должен был близко стоять ко мне, многое знать обо мне, Густе, Лиде, иметь их адреса. Елинеки даже не знали моего настоящего имени. Значит, остается…
П е ш е к. Но ты же как-то говорил, что он — сама отчаянность!
Ф у ч и к. То-то и беда, что отчаянность! Мне часто приходилось крепко держать его в руках, чтобы спасти и его самого, и других.
И р ж и. Но он же всегда рвался вперед.
Ф у ч и к. Иногда и трус, Иржи, бросается вперед. Да! Оттого, что надолго его не хватит. Отвага без настоящих убеждений — это… это только бенгальский огонь. Много дал бы я за то, чтобы ошибался в нем сейчас, а не в прошлом. Но…