В «Generation „П“» меркантильное и демоническое поколение «П(издец)» вытесняет родителей, идеалистов-шестидесятников, с механистической неизбежностью, как в классическом конфликте отцов и детей, разворачивающемся в романе Достоевского «Бесы» (1871–1872). Как напыщенный фразер Степан Трофимович Верховенский отступает под натиском подлого и прагматичного Петра Степановича, так и Аксенов и Ленин сливаются и оборачиваются поколением Вавилена Татарского.
В сборнике «Ананасная вода для прекрасной дамы» с его антиматериалистической и эсхатологической проблематикой Пелевин опять же в первую очередь обращается к Достоевскому. Многое в книге созвучно упрекам, брошенным современному обществу самим Достоевским – только, как старается показать Пелевин, теперь дела обстоят намного хуже. В «Ананасной воде» писатель возвращается к поднятой Достоевским теме (не)свободы и вновь скептически ее переосмысляет. Мрачная версия второго пришествия, изложенная в фантастической поэме «Великий инквизитор», подается как свершившийся факт.
Власть сатаны как у Достоевского, так и у Пелевина превращает человека в раба эгоизма и торговли в ущерб духовной составляющей. В «Идиоте» Достоевский дает новую трактовку третьему всаднику Апокалипсиса, в котором традиционно видят вестника голода, – здесь же он возвещает эпоху материализма: «…Мы при третьем коне, вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке своей, так как всё в нынешний век на мере и на договоре, и все люди своего только права и ищут…»491. Строка: «…И вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей» (Откр. 6: 5) подсказывает Достоевскому новое толкование книги Откровения. В «Ананасной воде» Левитан чувствует, что за время поклонения сатане его душа уподобилась паре арифмометров – образ, отсылающий к «мере» у Достоевского и в книге Откровения. Сатана тоже опирается на достижения техники. Неслучайно умирающий Ипполит в «Идиоте» представляет убивающий его природный (материальный) мир в образе гигантской машины самой современной конструкции. В «Ананасной воде», в свою очередь, механизмы уничтожают людей в буквальном (машины-убийцы) и переносном смысле (сломив их дух).
Чем заняты в этом постапокалиптическом мире «талантливые русские мальчики нового века» (аллюзия к «Братьям Карамазовым»)?492 У Достоевского они встречаются в «здешнем вонючем трактире». Они «всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чем они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то? О мировых вопросах, не иначе»493. У Пелевина мальчики тоже разглагольствуют о мировых вопросах и порой бунтуют, хотя и тщетно.
Темы «Великого инквизитора», одной из ключевых глав романа «Братья Карамазовы»: свобода и ее отсутствие, материализм, вера – являются центральными и для «Ананасной воды». Широко известен довод Великого инквизитора, что Христос, отвергая искушения дьявола в пустыне, ошибочно судит о людях494. Он отказывается от «знамени хлеба земного», ради которого ему поклонились бы все люди, в пользу свободы и хлеба небесного; он не бросается с крыши храма, потому что хочет не преданности, купленной чудесами, а свободной веры и любви; он отвергает и меч Кесаря (земную власть), потому что его царство не от мира сего. Таким образом Христос делает людей свободнее – и несчастнее:
Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее495.
Великий инквизитор полагает, что есть три силы, способные пленить совесть человека для его же счастья: чудо, тайна и авторитет.
И так как человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже собственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником496.
Триумф земной, рациональной, материалистической и порочной власти, предсказанный в «Братьях Карамазовых», сбывается в «Ананасной воде». Пелевин, как и Достоевский, считает, что человек обладает врожденным правом на свободу. Вне зависимости от того, считать это право благословением, пыткой или тем и другим сразу, люди от него отказались, а заодно избавились от разума и морали (говоря языком Достоевского или Библии – познания добра и зла). Высокие технологии обеспечивают их чудом, тайной и авторитетом. Машина вытеснила божество.
Обозначенная Достоевским проблема отношений людей с божественным обрастает в «Ананасной воде» и другими ироническими коннотациями. Первая запись, которую слушает Левитан, находясь в депривационной камере, начинается словами: «Бог есть свобода»497. В заточении Левитана насильно знакомят с представлениями о Боге как свободе в духе Достоевского и Бердяева, причем примет он эти теории или отвергнет, зависит от вводимых ему стимулирующих веществ. В «духовных» переживаниях Левитана отсутствует именно фактор свободного выбора. Устремляясь к Богу (или дьяволу), он ничего не выбирает.
Левитаном можно манипулировать как угодно, и его случай наводит на мысль, что чудеса (высокие технологии и наркотики), тайна и авторитет (ФСБ и ФБР) успешно вытеснили свободу воли. Размышления Достоевского о свободе на данном этапе должны (за редким исключением) казаться устаревшими:
Все дело было в квасе Добросвета. Он постоянно экспериментировал с составом, и эффект был то слабее, то сильнее – но каждый раз мне приходилось осознавать взрывающиеся в моем мозгу смыслы с какой-то загробной необратимостью. Я проваливался в прочерченную ими борозду, чтобы мучительно умереть в ней зерном, которому еще предстояло взойти. Всякий раз это была агония, потому что спрятаться от звучащих в моем черепе голосов во влажной черноте было совершенно некуда – и я становился добычей любого настигавшего меня шепота498.
Иронически переосмысляется гибель зерна в борозде, отсылающая к эпиграфу «Братьев Карамазовых»: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12: 24). Этот библейский образ – лейтмотив романа Достоевского, вновь возникающий в эпизоде похорон Илюши, так что финал романа смыкается с эпиграфом. Смерть мальчика – то самое зерно, которое при попечении Алеши Карамазова способно принести плоды доброты в других детях, переживших Илюшу. ФСБ и другие спецслужбы, разумеется, мало чем напоминают Алешу Карамазова, поэтому плода ждать не приходится, зато риск погибнуть для Левитана действительно велик.
В романе
«Записки из подполья» (1864), повесть Достоевского о человеческой свободе и ее пределах, – еще один текст, позволяющий лучше понять творчество Пелевина. В противоположность Великому инквизитору, Достоевский убежден, что подлинная вера невозможна без свободы воли, основанной на преодолении естественного детерминизма и устоявшихся причинно-следственных связей. В центре «Записок из подполья», как и произведений самого Пелевина, – антитеза свободы воли и детерминизма. Но если в «Записках из подполья» рассказчик предполагает, что человеческую натуру объяснят с помощью науки в далеком будущем, то в
Законы природы кажутся человеку из подполья преградой, которую не в силах преодолеть свобода воли:
…Наука научит человека… что ни воли, ни каприза на самом-то деле у него и нет, да и никогда не бывало, а что он сам не более, как нечто вроде фортепьянной клавиши или органного штифтика; и что, сверх того, на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы. Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет и жить ему будет чрезвычайно легко. Все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 108 000, и занесены в календарь…500
Используемые Достоевским механистические метафоры «фортепьянной клавиши» и «органного штифтика» представляют человека как безвольную машину, управляемую законами природы. При достаточном развитии науки эти законы откроют, и человеческое поведение станет абсолютно прозрачным.