– Возможно, что и будем, но в каком качестве – не берусь судить. Откуда мне знать, какой мир создаст Котовский в своем Париже. Или, правильнее сказать, какой Париж создаст Котовский в своем мире406.
Каждое сознание создает собственный мир, поэтому «Чапаев и Пустота» представляет собой созвездие параллельных реальностей, порожденных умами разных людей (Пустоты, Котовского, трех других пациентов психиатрической больницы и так далее). Подобно Котовскому, выполняющему в романе роль злого демиурга, Пустота – как и остальные персонажи – создает собственную вселенную. Что каждое сознание вызывает к жизни свою параллельную реальность, видно из самого устройства повествования – вставных новелл, написанных от лица собратьев Пустоты по несчастью: просто Марии, Сердюка и Володина, которые делятся своими рассказами во сне во время проводимых Тимуром Тимуровичем сеансов групповой терапии. Тот же космологический принцип открывается нам в видении загробного мира, которым ведает барон Юнгерн407. Пятна костров, словно на координатной плоскости, располагаются «как бы в узлах невидимой решетки, разделившей мир на бесконечное число квадратов»408. Костры символизируют параллельные вселенные, созданные одинокими умами. Как отметила Эдит Клоуз, поле «выступает как метафора космической пустоты мира, наполненного бесчисленными индивидуальными сознаниями»409. Совершенно естественно, что, хотя от ближайшего костра Пустоту отделяет каких-нибудь пятьдесят шагов, он не может преодолеть это расстояние без сверхъестественной помощи Юнгерна. В самом деле – как проникнуть в мир другого человека?
Главный герой «Чапаева и Пустоты» освобождается из заключения в постсоветской психиатрической больнице благодаря тому, чтó (для него) настолько реально, насколько это возможно, а кроме того, выбрано им свободно и наделено смыслом. Пустота «сам выбирает для себя тот мир, в котором он – комиссар Чапаева, и следует этому выбору со всей возможной последовательностью»410. Поскольку ничто не существует «объективно», важно качество психической реальности человека – освобождает она его или закрепощает, дает свободу мыслей и чувств или подсовывает пошлость и симулякры. Это, в свою очередь, зависит от индивидуальных особенностей и усилий – в противовес стандартизованному производству и потреблению. Если то, что группа людей принимает за реальность, – всего лишь коллективная визуализация, наведенная беспринципными субъектами (такими, как Котовский), ответом на навязанный извне, механически воспроизводимый и бездумно потребляемый симулякр должна стать внутренняя жизнь человека, взращенная трудом и любовью411. Можно сказать, что Пустота делает собственной реальностью временной пласт Гражданской войны и развивает ее освободительный (и эстетический) потенциал, пока не отказывается от обеих временных шкал ради еще большей свободы пустоты – Внутренней Монголии412.
Временное измерение, в котором живет Пустота, не коллективная альтернативная история, обусловленная отклонением от известного хода событий в конкретной точке, и не галлюцинация, порожденная душевной болезнью, а индивидуальная психическая жизнь, имеющая обоснование в собственном бытии. Сближаясь с альтернативными типами исторической прозы (в том числе с альтернативной историей и исторической метапрозой), роман «Чапаев и Пустота» выполняет совершенно иную задачу – не столько проблематизирует историческое знание или воплощает фантазии на тему «Что было бы, если бы, сколько преобразует альтернативно-историческое воображение в духе волнующей Пелевина философской проблематики.
Птицы и бомбы
Если в «Чапаеве и Пустоте» альтернативную историю вытесняют индивидуальные вселенные, то в романе «Любовь к трем цукербринам», написанном почти двадцать лет спустя, Пелевин переосмысляет мультивселенную альтернативной истории как совокупность индивидуальных этически обусловленных проекций. В центре внимания здесь альтернативные версии будущего. Роман состоит из пяти частей-новелл. Части первая, третья и пятая называются «Киклоп», вторая часть – «Добрые люди», четвертая – Fuck the System. Действие четвертой и пятой частей происходит в будущем. Пелевин развивает идею, лежащую в основе жанра альтернативной истории: он исследует не просто другие сценарии уже случившихся событий, а разные версии будущего – параллельные тропки, проливающие свет на индивидуальное сознание.
В начале романа рассказчик, Киклоп, становится одним из избранных, чей долг – поддерживать равновесие в мире. К той же части относится центральное событие романа – убийство в офисе либерального сайта Contra.ru, совершенное радикальным исламистом, террористом-смертником Бату Караевым413. Во второй части, «Добрые люди», игра для смартфона Angry Birds предстает как порочная космогония. Игра, где человек-игрок запускает птиц в свинью, сюрреалистически переворачивается: похожие на птиц зловещие существа мечут людей, будто снаряды, в Создателя мира. Пародийным олицетворением божества становится Великий Вепрь, видоизмененная свинья-мишень из Angry Birds. За бога, которого птицы забрасывают людьми-снарядами, они принимают самого Киклопа.
Третья часть строится вокруг одного из сотрудников Contra.ru, программиста Кеши. Кеша – типичный представитель своего поколения, парень, бóльшую часть времени проводящий в интернете. Кеша – сетевой тролль, любитель жестоких компьютерных игр и онлайн-порнографии. Киклоп (он наделен своего рода телепатическими способностями, помогающими ему выравнивать курс истории) проникает в сознание Кеши чаще других, вероятно потому, что считает его «героем нашего времени». Кеша, как и многие другие, погибает при самоподрыве Бату Караева в офисе «Контры».
В предпоследней части романа, Fuck the System, изображено антиутопическое общество будущего, во многом перекликающееся с «1984» Оруэлла, киберпанком и кинотрилогией Вачовски «Матрица»414. Как и в S. N. U. F. F., мир Fuck the System пал жертвой мировой войны и экологической катастрофы. В XXIV веке люди живут в узких, как гробы, модулях, образующих гигантские конструкции, которые называют кластерами. Кластеры прикреплены к антигравитационному основанию и напоминают мусорные свалки, где валяются пластиковые бутылки и консервные банки. Будущие версии Кеши и Караева заключены в мизерные ячейки и погружены в виртуальную реальность. Тела людей в таких ячейках атрофируются, а в мозг им вживляют провода, соединяющие человека с сетевым компьютерным интерфейсом. Интернет проверяет мысли каждого на политкорректность и принуждает людей делиться своей частной жизнью в соцсетях. Человеческое сообщество полностью интерпеллировано цукербринами (слово образовано путем сложения фамилий Марка Цукерберга, одного из основателей Facebook, и Сергея Брина, основателя Google), управляющими инфосферой415. В конце этой новеллы Караев запускает в генерируемые интернетом сны людей смертельный вирус и убивает всех по-настоящему.
Последняя часть книги посвящена будущей реинкарнации отвечающей за порядок в офисе «Контры» Нади, сострадательной девушки, не затронутой современной атмосферой жестокости и равнодушной к медийным и сетевым развлечениям. Как и остальные сотрудники Contra.ru, Надя становится жертвой Караева. В будущем она возрождается в облике ангела в напоминающим рай мирке, населенном маленькими зверьками, о которых она заботится по мере сил416. В отличие от многих женских персонажей Пелевина, соблазнительниц-нимфеток, Надя воплощает материнское начало и альтернативу антиутопии.
Каждая часть книги содержит отсылки к другим частям. Внешне разношерстные новеллы связаны в стереоскопической манере. Убийство Караевым сотрудников «Контры» в настоящем дважды воспроизводится в альтернативных будущих: сначала в Кешиной Москве XXIV века, где Караев убивает людей, впуская в их общую виртуальную реальность смертоносный код, затем в Надином рае, где он, превратившись в змея, стремится уничтожить все живое. Перекрестных отсылок множество. «Рассерженные птицы» из «Добрых людей» (второй части) вновь появляются в облике «цукербринов» в Fuck the System (четвертой части). В будущем цукербрины предстают как иноприродные сущности, стоящие за поработившим людей экраном. Кеша, Караев и Надя кочуют из одной новеллы в другую. Такие перекрестные связи имитируют структуру интернет-пространства с его гиперссылками и мемами.
Лейтмотив, объединяющий все новеллы, – насилие как определяющая черта современности. Как ранее в «Ананасной воде» и S. N. U. F. F., Пелевин в «Любви к трем цукербринам» делает акцент на кровопролитии и ненависти, раздуваемых медиа и переполняющих современный мир. Особенно яркий пример – теракт, совершенный Караевым в офисе «Контры». В этом эпизоде, оказавшемся разительным пророчеством стрельбы, открытой террористами из «Аль-Каиды» в редакции Charlie Hebdo 7 января 2015 года (роман Пелевина вышел за год до теракта), сказано, что Contra.ru «опубликовала что-то, способное обидеть чувствительных исламских радикалов»417, что и привело к разрушительным последствиям418.
Но жестокость в романе не сводится к страшным проявлениям радикального исламского терроризма. Интернет-тролль Кеша получает удовольствие от провокации ради провокации; он успешно вступает в онлайн-сообщества с разных аккаунтов, пишет оскорбительные сообщения и сеет раздор. Другие его развлечения, такие как игры-«стрелялки» и подростковое порно, тоже носят извращенный характер. Обычные геймеры в романе занимаются виртуальным разрушением, но их наслаждение жестокостью подлинное. Как замечает один из геймеров, Рудольф, Angry Birds – особенно жестокая игра: ее суть состоит в том, чтобы убивать виртуальных птиц, смотреть, как они умирают, и получать от этого удовольствие. Оказывается, удовольствие от виртуального убийства не слишком отличается от наслаждения убийством реальным – оно так же портит карму.
Проблемы жестокости и несвободы проходят через все повествование. Пелевин переосмысляет игру Angry Birds, показывая, как людей-снаряды заставляют убивать. Вместо людей-геймеров, стреляющих по мишеням на экране, мы видим зомбированных смертников, которых злобные птицеобразные божества посылают убить Создателя. Живые «снаряды» усыпляют с помощью гипноза, и своей воли у них нет. Даже если они видят, что Создатель благ и милосерден, они не могут не выполнить свое убийственное задание. Люди-бомбы похожи на беспилотники, находящиеся всецело во власти своих «операторов», цукербринов.
«Любовь к трем цукербринам» дает понять, что корень насилия – в утрате свободы воли и этических принципов. Образы, отсылающие к 11 сентября и другим терактам исламских фундаменталистов, представляют людей-зомби, швыряемых птицами в Создателя, как подобные шахидам «живые снаряды», чьи тела превращаются в бомбы419. В эпизоде, явно указывающем на 11 сентября, одна из таких людей-бомб, Даша, «представила себе, что ее тело стало самолетом»420. Вместе с другими такими же снарядами она летит к цели, слепо стремясь ее поразить.
По мнению Киклопа, миллионы людей сегодня «шагнули в пучину революций и мировых войн», став «самым современным оружием» против Бога421. Название второй части, «Добрые люди», – ироническая антитеза «злым птицам», Angry Birds, и одновременно кивок в сторону булгаковского Иешуа, утверждавшего, что все люди добры. В футуристической новелле Fuck the System разрушительные последствия проявляются с большей очевидностью. Ночные кошмары, вызванные вирусом, который запускает Караев, так ужасны, что те, кто их видит, умирают просто от страха.
Выработка человека правильного типа – названного в «Любви к трем цукербринам» самым современным оружием против Бога – зависит от подавления свободы воли. В романе Empire V люди – единственный вид, способный производить баблос (потому что у них есть ум «Б», генерирующий фантазии). Аналогичным образом в «Любви к трем цукербринам» люди – «локаторы» Бога (еще одна техническая метафора Пелевина), так как только они способны постичь идею божественного. Но чтобы заполучить идеальный снаряд, направленный против божества, цукербринам нужен человек нового типа, поглощенный материальными интересами до такой степени, что само представление о Боге для него лишено смысла. Кто-то наподобие тролля Кеши, Великий Hamster – двуязычный каламбур, отсылающий к маленькому грызуну, грешному сыну Ноя из Книги Бытия и обозначению грубого, вульгарного человека, – не видит в божественном никакой ценности и без зазрения совести разделывается с ним422.
Fuck the System, а точнее, наоборот
В четвертой части романа, Fuck the System, царящие в настоящем насилие и несвобода спроецированы на будущее и усилены. Люди в плену у социальной системы, управляемой цукербринами, иноприродными сущностями из силикона и органической материи, явившимися на землю под видом технологий и кодов. Это буквальный плен: человеческий мозг подсоединен проводами к единому компьютерному интерфейсу, «фейстопу». Люди не воспринимают «базовую реальность» – только общее виртуальное пространство. Они не общаются напрямую, встречаясь только онлайн и в коллективных сновидениях или занимаясь виртуальным сексом с помощью напоминающих протезы приспособлений Google.
Фразу Fuck the System (жаргон киберпанка) тоже следует воспринимать буквально, только в перевернутом виде, потому что на самом деле именно система поимела людей. Люди будущего, даже если собираются бороться с существующим положением вещей (Караев) или по крайней мере делают вид, что борются (Кеша), вынуждены поддерживать сексуальные отношения с компьютерами. Цукербрины, как вампиры в Empire V, используют людей в качестве источника энергии, только пользуются не их алчностью, подогретой гламуром и дискурсом, а сексуальной энергией, вырабатываемой в ходе совершения полового акта с компьютером, а также острым чувством страдания, порожденным галлюцинациями, которые вызывает компьютер423.
