Следующим утром я ищу Ноя, а натыкаюсь на Джони.

– Нам нужно поговорить, – заявляет она. Я не спорю.

Джони тащит меня в пустой класс. Великие исторические личности – Элеонора Рузвельт, Махатма Ганди, Гомер Симпсон – взирают на нас с настенных портретов.

– Ты нас видел. Тед нас видел.

Это не вопрос, значит, отвечать мне не нужно.

– Что происходит? – вместо этого спрашиваю я, подразумевая вопрос серьезнее: «Почему ты мне не сказала?»

– Я не ожидала, что так получится.

– Как именно? Что западешь на Чака? Или что придется это признать?

– Не злись.

Я вздыхаю. То, что Джони сразу бросилась оправдываться, ничего хорошего не сулит.

– Слушай, – начинаю я, – мы оба знаем, что выкинул Чак после того, как его отшила Беспредельная Дарлин. Он разгромил ей шкафчик и распустил грязные слухи по всей школе.

– Чак обиделся.

– Чак включил мудака, Джони. – Я не хотел так говорить. Само вырвалось. Оговорка по Фрейду.

Джони бросает на меня взгляд, который знаком мне до боли. Именно так Джони смотрела, когда в шестом классе покрасила волосы в красный цвет и я неубедительно врал, что получилось здорово; именно так Джони смотрела, когда после их с Тедом первой ссоры я внушал ей, что сходиться с ним не стоит; именно так она смотрела, когда я открыл ей, что боюсь никогда не встретить парня, который полюбит меня так же сильно, как я его. Такой взгляд останавливает любой разговор. Такой взгляд утверждает: «Ты не прав».

Мы с Джони дружим слишком давно, чтобы ссориться из-за подобного. Мы оба это понимаем.

– Так ты говорила с Тедом? – спрашиваю я.

– Сперва я хотела поговорить с тобой.

По-моему, Джони ведет себя неправильно. От Чака одни неприятности. Но мне ее точно не переубедить. Только не в отсутствие доказательств.

– Так ты теперь девушка Чака?

У Джони вырывается стон.