Трибуны взрываются: представляют команду по квизбоулингу. Ребята выбегают на корт, сбивают кегли, одновременно отвечая на вопросы о теории относительности Эйнштейна.

– Я тоже тебя искал, – наконец говорю я.

– Здорово, – отзывается Ной. И это впрямь здорово. Очень здорово.

Я усаживаюсь рядом с ним, а зрители громко приветствуют капитана команды по квизбоулингу, который только что выбил страйк, перечислив все произведения сестер Бронте.

Не хочу пугать Ноя, рассказывая обо всем, что пугает меня. Не хочу, чтобы Ной знал, как он важен. Свою важность пусть почувствует сам.

Так что я говорю: «Классные туфли», и мы болтаем о магазине, где Ной покупает себе шмотки. Мы болтаем, когда команда по бадминтону запускает в воздух свои воланы. Мы болтаем, когда у Клуба любителей французской кухни поднимается идеальное суфле. Мы смеемся, когда оно опадает.

Я высматриваю признаки того, что Ной мне созвучен. Я высматриваю признаки того, что мои надежды оправдаются.

– Это серендипность, да? – спрашивает Ной, и я чуть не падаю с сиденья. Я твердо верю в серендипность – в то, что в один великолепный миг разрозненные кусочки паззла складываются и ты видишь, в чем с самого начала скрывался их смысл.

Мы болтаем о музыке и выясняем, что любим одинаковую. Мы болтаем о фильмах и выясняем, что любим одинаковые.

– Ты впрямь существуешь? – выпаливаю я.

– Вот, кстати, нет, – с улыбкой отвечает Ной. – Я понял это в четыре года.

– Что случилось, когда тебе было четыре года?

– Я придумал себе теорию. Хотя, наверное, я был слишком мал, чтобы понять, что это теория. В общем, у меня была воображаемая подруга. Мы с ней не расставались: болтали без остановки, родители выделяли ей место за столом, и так далее по полной программе. Потом мне пришло в голову, что она не воображаемая подруга. Я понял, что воображаемый друг – это я, а она – настоящая. Мне это казалось совершенно логичным. Родители со мной не согласились. Но я до сих пор втайне чувствую, что прав.

– Как ее звали?

– Сарра.

– А тебя?

– Томм. С двойным «м».

– Может, сейчас они вместе.

– Ой, нет. Томма я оставил во Флориде. Путешествовать он не любил никогда.

Мы не воспринимаем друг друга слишком серьезно, в чем есть серьезный плюс. Краска у него на кистях не то бордовая, не то синяя, а на одном пальце пятно чистейшего красного цвета.