— Эштель, ты нарывалась, нарываешься и, о, сюприз, умничка, нарвалась, — на ходу ворчал Курт.
Дверь кабинета Совета юноша старался открыть так, чтобы ее петли не заскрипели. Ничего не получилось. Сидящая на импровизированной кровати Эни повернула голову на скрип и улыбнулась ему. Синяк на ее щеке выделялся, словно мишень для дартса. Курт протянул ей лед, и она с благодарностью приняла его, с шутливой небрежностью стряхнув с себя упавшие с тряпки капли.
— Ты горячий парень, Курт, — хихикнула она, прижимая к щеке лед. — Чуть все ледышки не растопил.
Юноша через силу улыбнулся ей. Вина терзала его, но вслух он ничего не произносил, зная, что Эни его извинения ужасно расстроят.
— Может, все-таки сходим в медпункт, — осторожно предложил юноша. — Вдруг что-то сломано.
«Тьфу-тьфу-тьфу, конечно», — про себя добавил он.
— Она здорова как бык, Барон.
Курт вздрогнул и резко повернулся к источнику голоса. И как он раньше не заметил сидящую на его президентском стуле Зарину? Эта девица могла с легкостью притаиться, если ей это было выгодно.
— Это скользящий удар. У Суслика всего лишь ушиб. Мне это определить — раз плюнуть.
— Да уж, ты у нас не понаслышке знаешь, что такое ушибы и переломы, — процедил Курт, впиваясь в ее лицо ненавистным взглядом.
«Это все она виновата!» — горячился про себя юноша. Обвинять Зарину при Эни Курт не решался.
— Эй, Курт, мы должны сказать ей спасибо за то, что спасла нас, — заметила Эни, посылая рыжеволосой девочке ослепительную улыбку.
«Это ты меня спасла», — мысленно возразил Курт, а вслух произнес:
— Мы ей ничего не должны. Она и не собиралась нам помогать!
Он злобно зыркнул на зашедшуюся в зевке Зарину.
— А что, надо было? — скучающий взгляд Эштель прошелся по Курту и остановился на Эни.
— Вот видишь, Эни! — восторжествовал Курт. — Она и не думала помогать нам. Наверное, она снова решила удовлетворить свои низменные желания, а разборка пришлась как нельзя кстати.
— Курт! — прикрикнула на юношу Эни. Ей нравилась Зарина, и она, похоже, собиралась защищать ее до последнего вздоха.
Внезапно дверь кабинета Совета открылась и с грохотом стукнулась об стенку, оповещая о появлении в дверном проеме нового субъекта действия. Дверь между тем тоскливо оттолкнулась от стенки, с которой секундой назад столкнулась в резких объятиях, и медленно начала закрываться, протяжным плачем петель повествуя о жестокости мира и неуважении к деревянным окрашенным поверхностям.
Присутствующие молча уставились на вновь прибывшую. Незабвенный алый оттенок кожи лица мягко гармонировал с темными обоями кабинета, а яростно разжимающиеся и сжимающиеся в кулаки пальцы словно выводили рулады о сотне затрещинах, со вкусом подаренных ими за последние часы.