— Куда же вы, мамули?!

— Мы… Мы подождем Лауса за углом, — пообещала ей шатенка, спешно ретируясь. Светловолосая проследовала за ней, и ее, судя по слегка пьяной походке, совсем не держали ноги.

«А они подавали большие надежды». — Зарина осклабилась и помахала ручкой несостоявшимся невестам.

— Тебя нельзя оставлять одну.

Губы Зарины непроизвольно тронула улыбка. Кто еще может отчитывать ее таким ласковым тоном?

— С чего ты взял, что я что-то натворила? — усмехнулась Зарина. Она не спешила поворачиваться к Лаусу. В манере ее речи слышался вызов.

— Твоя поза, то, как ты согнула правую ногу в колене, то, как ты уперла руки в бока — все говорит о том, что ты успела устроить для себя развлечение и теперь весьма довольна результатом проделки, — голос Лауса обволакивал девочку теплом, но она невольно поежилась.

Зарина так и не смогла привыкнуть к ощущению, возникающему, когда Лаус проявлял нежную заботу о ней или когда тетя Мэй — хоть и неуклюже — выражала участие и внимание к ее жизни. Естественное чувство и понимание того, что она не безразлична этим людям, проникало в ее существо теплыми живительными потоками, обещающими защиту и покой. От осознания этого люди обычно ощущают счастье, но не Зарина. Что-то мешало ей принять это тепло, что-то отторгало из ее тела эти посылы нежности, словно они были чужеродными клетками, способными заразить организм чем-то неизлечимым. Она радовалась чувству, появляющемуся в ее груди при виде улыбки на лице Лауса, но одновременно при этом ее всю передергивало, будто она наблюдала самые омерзительные процессы в ее жизни. Это было так противоестественно, так противоречиво. Иной раз казалось, что она состоит из двух противоречащих друг другу и несовместимых друг с другом субстанций. Одна часть жаждала тепла и нежности близких и, возможно, даже окружающих, вторая же дергалась от любого намека на это — словом ли, действием, — словно лисенок, раз угодивший в капкан охотников и чудом спасшийся, содрогается от малейшего звука в лесной чаще, ожидая неминуемого повтора боли, из которого живым уже не выбраться.

Девочка загнала поглубже отталкивающие мысли и сосредоточилась на настоящем. Она размышляла, что нужно просто сконцентрироваться на происходящем, например, на скрипе ступенек под ногами Лауса. К тому же это ведь ее брат. Нет места безопаснее, чем рядом с ним. Зарина задержала дыхание, почувствовав, что голова вновь заполняется пустотой. Сказываются последствия вечно бодрствующего разума. У ее разума никогда не было возможности испытать прелесть отдыха, и по утрам он, как будто протестуя, терзал сам себя и рвался на части, формируя пустоты и руша весь мыслительный процесс. У девочки возникало чувство, словно у нее аутизм или легкая умственная отсталость, но это состояние быстро проходило, когда Зарина изобретала новые способы себя отвлечь.

Вот и теперь нужно отвлечься, нужно сосредоточиться на настоящем… на Лаусе. Зарина слушала шуршание шагов брата, когда он проходил по участку, заросшему травой. Брат, поддержка, безопасность. Она понимала, что естественные чувства не смогут побороть пустоту внутри нее, по крайней мере сейчас, но все-таки кое-что она могла предпринять. Ведь Зарина знала, что обычно испытывают люди в тот момент, когда ощущают поддержку и безопасность: радость, радость от чувства защищенности и близости любящего человека. И она могла воспроизвести в себе подобные чувства. Она была в этом почти асом. Она не раз это делала, когда пустота поглощала ее, — искусственно создавала в себе радость, внушая себе, что радость эта истинна и полностью принадлежит ей самой. Только так Зарина чувствовала себя человеком, а не выпотрошенным куском плоти.

«Во всем виноват Шут и его Гиблый Мир, — сердито размышляла Зарина. — Из-за них я не сплю и не вижу нормальных снов».

Справившись с болезненным приступом и атакой пустоты, Зарина наконец обернулась к брату. Она встретилась с небесными глазами Лауса и замерла, удивленная его взглядом. Он не спеша шел по их заросшему саду и смотрел на нее, не отрываясь, и так, словно она была единственным значащим для него существом на планете, словно она была его вселенной, его воздухом, водой, его жизненной силой. На миг Зарине стало не по себе. Разве может человек так сильно выделять для себя кого-то? Что это может значить? Не та ли это пресловутая, воспетая в каждой заезженной песенке любовь? Зарина не знала и, честно говоря, совершенно не хотела знать.

— Я слышал голоса. — Лаус подошел к Зарине и положил руку ей на плечо. — Кто-то заглядывал к нам в гости?

— Всего лишь парочка девиц из твоей банды идолопоклонников, — сообщила Зарина, кивая в направлении, в котором скрылись девушки. Из-за угла вдалеке как раз высунулись вышеупомянутые дамочки. Они опасливо воззрились на Зарину, но, заприметив приветственно махнувшего им рукой Лауса, ничего не смогли с собой поделать и с широкими улыбками замахали в ответ. Лаус Эштель всегда производил самое наиприятнейшее впечатление. Даже если бы он был маньяком и резал на досуге девственниц, все равно бы окружающие в его присутствии тихо млели.

— Натали и Молли, сотрудницы из моего отдела. Раз они сейчас на приличном расстоянии от нас, то, по всей видимости, сегодня я не подоспел вовремя и ты включила свое особое «обаяние» на полную катушку. — Лаус улыбнулся уголками губ. — Надеюсь, в дальнейшем они будут в состоянии оправиться от твоего феерического представления. Как думаешь?

Брови Зарины пару раз пакостно подпрыгнули.

— О да, они найдут в себе силы жить дальше, не сомневайся, — заверила брата девочка. — Хотя все зависит от качества работы их воображения.

— Зара! — в интонациях Лауса слышался упрек, но Зарина знала, что брат не умеет всерьез сердиться на нее.

— А что, среди них была твоя девушка? Раз такие дела, я могу попросить прощения, — легко согласилась Зарина. — Но заметь, исключительно ради тебя.

Лаус долго изучал ее лицо, а потом тихо хмыкнул.