Я искренне верю: если бы мы вдруг осознали свой сексуальный опыт, а также те переживания и то социальное давление, которые его сформировали, если бы мы сумели быть полностью честными с самими собой, понимали бы, какое поведение нам навязано, какие раны мы в себе несем, мы обнаружили бы, что тащим весь этот багаж с собой в постель.

Благодаря нашим еженедельным встречам я начал культивировать в себе честность и полную прозрачность перед друзьями и в результате ощутил свободу, приходящую с уязвимостью и близостью. Я стал понимать, как могу работать с собственным стыдом, зная, что он уменьшится, если я перестану молчать о нем. Я изучал практики общения, ответственности, слушания и открытости. Учась оставаться собой в компании друзей и испытывая силу межличностных связей, возникающую вследствие этого, я приобрел важный опыт для своих будущих отношений. Я даже помню чувство наивной гордости, вызванное мыслями, что я готов к отношениям больше, чем когда-либо в своей жизни. Я прекрасно понимал: человеку всегда есть куда расти, однако мне все-таки казалось, что я здорово вырос и теперь могу освободиться от боли, которую из-за своей неуверенности испытывал в детстве и в подростковом возрасте (вижу, как вы смеетесь…).

Конечно, когда я встретил Эмили и безумно влюбился в нее, свобода, вроде бы недавно обретенная, оказалась далеко не такой завершенной; все это возвращалось с грохотом и ревом, но в этот раз у меня в голове словно зажглось неоновое табло, призывающее меня оставаться включенным, продолжать работать и не закрывать глаза на происходящее. Оно светило настолько ярко, что довольно скоро Эмили это заметила. Фактически в момент нашей первой физической близости она внезапно остановилась, и еще до того, как я смог притормозить и спросить, что она чувствует, мое сознание затопили прежние мысли. Мозг включил старую пластинку: ей не нравится то, что она видит или ощущает; я недостаточно хорош; ей нужен кто-то покрупнее, поуспешнее, поувереннее; кто-то поумнее и посексуальнее; тот, кто будет в большей степени мужчиной, чем я. Все кончено.

Ничто из этого не соответствовало действительности. Эмили остановилась, потому что она знала о моих убеждениях и о моей вере. Она оказала мне честь, и это кардинально отличалось от моего опыта с первой подругой. Ранее мы откровенно говорили о сексе и вере, и она, хотя еще и не вполне поняла, услышала, что я хотел попробовать удержаться от секса до свадьбы. Эмили остановилась из уважения ко мне, моему телу и моему сердцу — история эта, конечно, более сложная, но я оставлю ее для следующей книги (или пусть Эмили сама поделится ею, если захочет). До той минуты все, что составляло суть моей неуверенности, использовалось в отношениях против меня, моей мужественности и в конечном счете моей ценности как партнера и как мужчины. Эмили же использовала это для того, чтобы лучше узнать меня, чтобы любить во мне такого мужчину, каким я был и каким стремился стать. Человека, которым я и являюсь.

Ее любовь создала атмосферу, в которой я чувствовал себя безопасно и мог раскрывать те стороны своей личности, которые раньше подавлял и прятал. Потребовалось четыре года брака, прежде чем я начал чувствовать себя достаточно комфортно и смог признаться Эмили в том, что в минуты подавленности и неуверенности, да и просто в плохие дни я находил утешение в порно и теперь стыжусь этой скрытой от нее тайны. Я рассказал ей о своих чувствах и о том, что это мешает мне и, следовательно, нам обоим перевести наши отношения на новый уровень и углубить их; о том, что я дико хочу открыться ей полностью, чтобы она узнала меня уязвимым, неправильным и неуверенным. Я действительно беспокоился из-за ее ответа и боялся, что она может увидеть в моей внутренней борьбе нечто, затрагивающее ее собственную ценность, — что она станет ощущать себя недостаточно хорошей, менее достойной из-за моей потребности в порнографии в паршивые или, напротив, чудесные моменты моей жизни. Я волновался из-за этого в том числе потому, что она знала о моей активной работе по поддержке женщин. Как я мог называть себя феминистом, если втайне боролся с навязчивым пристрастием к тому, что, по моему же мнению, ранит и эксплуатирует женщин?

Но к этому периоду наших отношений мы уже несколько лет практиковали открытое и честное общение, не говоря о том, сколько индивидуальных и парных сессий провели у психотерапевта. Когда я в конце концов сел перед ней и объявил, что должен поделиться кое-чем, угнетающим меня, она внимательно выслушала; а после сказала, что любит меня, предположила, как мне, вероятно, тяжело говорить с ней об этом, и сообщила, что гордится мной, нашедшим силы обсудить с ней это. И, скажу я вам, мало что выглядит более сексуально, чем партнер, слушающий и поддерживающий тебя — хрупкого, ранимого, человечного — в тот миг, когда ты чувствуешь себя наиболее бесполезным и бестолковым. Именно поэтому мы с Эмили часто говорим друг другу: «Люблю тебя и все твое дерьмо». Потому что в этом и состоит любовь. И если мы позволим, то ей будет подвластно все.

Так вдохновляют, раскрывают человека настоящая близость, партнерство, открытость и эмоциональная связь. И если вдруг вы думаете, что я единственный мужчина, нуждающийся в эмоциональной близости не меньше, чем в физической, уверяю вас: в том же нуждаются тысячи мужчин, с которыми мне приходилось общаться и в нашей стране, и по всему миру. Даже старшеклассники — которых часто представляют эдакими ходячими «стояками» — желают эмоциональной близости. Они рассказывали об этом Эндрю Смайлеру, психологу, специализирующемуся на поведении мальчиков подросткового возраста, и признались, что их основная мотивация в стремлении к сексу лежит не в физической, а в эмоциональной плоскости. Я всегда боялся, что, смягчив свою защиту — жесткий панцирь, закрывающий грудь, — я также смягчу и свой пенис, свои способности, собственную мужественность. Но теперь могу твердо сказать (игра слов): вот уже почти девять лет мы с Эмили общаемся более эффективно и открыто, и в результате наши отношения стали ближе, чем были когда-либо, как физически, так и эмоционально. Но не думайте, что это далось нам легко.

Благодаря этой близости я начал открывать для себя разнообразие связей и то, насколько это освобождающе и вдохновляюще — расширить принятое в обществе узкое определение секса, так же, как я расширяю узкое определение мужественности. Воспринимая секс лишь как половой акт, мы сбрасываем со счетов множество вариантов, при которых половой акт может быть невозможен (например, медицинские противопоказания, инвалидность, роды, не говоря уже об обычных жизненных циклах, которые в определенные моменты препятствуют физической близости).

В своем стремлении разнообразить общение я обнаружил, что и расширение определения секса приносит больше пользы — ведь тогда целью становится связь, а не просто половой акт и оргазм. Фактически я использую тот же принцип лестницы «почему», о котором рассказывал ранее; он помогает мне постоянно раздвигать привычные рамки моих мыслей о сексе, но вместо «почему» я спрашиваю себя: «как сегодня я могу укрепить связь с женой?» Не скажу, что это работает безупречно, да и я не всегда вспоминаю об этом, и она не каждый раз замечает, но это не отменяет значимости вопроса.

Связь настолько важна для меня, потому что огромная часть моего самоопределения в сексе базировалась на отсутствии связи, на разделении. Я использовал порнографию, чтобы отделиться от боли или неприятных чувств, прибегал к оргазму, чтобы ненадолго снять напряжение, накопившееся от всего того, что стремился подавить в себе. Так что этот вопрос — еще и приглашение сделать паузу и подумать, как мы можем поддерживать близость в течение дня. Взять ее за руку, принести ей кофе в постель, посмотреть на нее через комнату, заваленную детскими игрушками, сказать, что я вижу ее, что ценю ее и все, ею сделанное, удержать ее в объятиях на несколько секунд дольше, погладить по попе (показав, что считаю ее сексуальной), поцеловать в шейку, когда она этого не ожидает, или похлопать по руке, когда ночью мы проходим друг мимо друга, передавая эстафету по укладыванию детей. Все эти жесты и есть секс, потому что все они направлены на укрепление связи, а фокусируясь на связи, мы обретаем нечто более интересное, чем эрегированный пенис. Здесь находится место для наших тел в целом; для наших душ; для нашей мужественности; но что важнее — для нашей человечности.