– Рад с вами познакомиться, фройляйн Брунс.

И Ева почувствовала, что так оно и есть. Они пожали друг другу руки. Только сейчас Ева обратила внимание на легкую, нежную фортепианную музыку. За черным роялем пианист в смокинге играл песенку «Лунная река» из кинофильма «Завтрак у Тиффани», который Ева год назад смотрела в кинотеатре вместе с Аннегретой. Последние полчаса сестры проплакали.

Ева невольно вздохнула. Напряжение ушло. Бармен наполнил шампанским четыре бокала на тонкой ножке, что стояли на стойке – во всяком случае, Ева решила, что это шампанское, – и все четверо чокнулись. Ева отпила большой глоток. Да, тот самый терпкий вкус, который она запомнила, когда тайком была у Юргена дома. Она посмотрела на него, тот не сводил глаз с ее декольте. Ева опять прикрыла вырез рукой. Затем они пошли к праздничному столу, накрытому в кабинете с деревянными панелями. Еву окутала теплая атмосфера, оранжевый свет, источник которого она не могла определить. За окнами мерцали далекие городские огни. Бригитта объяснила, что будет французское меню из шести блюд. Вальтер Шоорман отодвинул для Евы стул.

– Садитесь слева от меня. Мне так лучше слышно. Юрген, а ты здесь.

И он скривил губы в улыбке. Юрген шутливо огрызнулся и сел напротив Евы.

В «Немецком доме» в эту пятницу почти не было свободных мест. Два стола зарезервировал Карнавальный союз. Людвиг парил, жарил, варил. Ему помогали фрау Ленце, палец у которой за несколько недель более-менее зажил, и молодая работница, которая, правда, только мыла посуду и жевала жвачку. Эдит обслуживала гостей вместе с вечно угрюмой, но ловкой официанткой фрау Витткопп, которая в свои сорок восемь лет еще не вышла замуж и, вероятно, уже не выйдет. Пиво за стойкой разливал господин Патен, работавший в ресторане уже много лет. У супругов Брунс не было ни секунды передохнуть, ни минуты поговорить, хотя поговорить было очень нужно. Всего раз, относя на кухню грязные тарелки, Эдит застала там Людвига одного. Судомойка жевала свою жвачку и курила во дворе, а фрау Ленце отлучилась в туалет. Эдит остановилась возле Людвига, который с невероятной скоростью панировал шницели и бросал их на сковородку с шипящим жиром.

– Сейчас будут готовы, шесть минут. Пять.

Эдит молчала. Людвиг обернулся к ней и с ужасом увидел, что она плачет. Он развернулся, неловко, испачканной в муке рукой отер ей слезы и взял полотенце, чтобы вытереть и слезы, и муку.

– Что такое, мама?

– Скоро мы будем недостаточно хороши для нее.

– Ну что ты такое говоришь! Нашей дочери не так-то легко вскружить голову.

В кухню вошла фрау Ленце, запричитав, что у нее болит палец, после того случая, мол, так и не восстановился. Эдит сглотнула подступившие опять слезы, взяла пять тарелок с огуречным салатом и, ловко удерживая их, отправилась в зал. Людвиг вернулся к сковороде и ругнулся: шницели чуть подгорели.

– Ладно, сгодится. Не для кисейных барышень, – сказал он громко.

В зале Эдит разнесла огуречный салат и приняла новые заказы. Из-за войлочной занавеси, которая утепляла входную дверь, вошли элегантно одетые мужчина и женщина. Эдит тут же их узнала и, отвернувшись, придержала за руку фрау Витткопп, которая как раз проходила мимо с подносом.

– Скажите той паре, что свободных мест нет.

– Но ведь второй стол скоро…

– Он забронирован на девять часов!

Фрау Витткопп растерянно посмотрела на Эдит – это была неправда – и, подойдя к вновь прибывшим, постаралась изобразить на угрюмом лице сочувствие:

– Простите, все занято.

Мужчина с лицом хищной птицы приветливо ответил: