Первым из высокопоставленных чиновников был замучен насмерть министр угольной промышленности; это произошло 21 января 1967 года. Мао ненавидел его, так как в свое время министр выступал против «большого скачка» и самого Мао. Этого человека выставляли на потеху организованных толп, с неистовой силой выкручивали назад руки — эта пытка называлась «самолет». Однажды его, окровавленного и без рубашки, швырнули на скамью при минусовой температуре, а несколько негодяев набросились на него и принялись резать маленькими ножами. В конце концов ему на шею повесили очень тяжелую железную плиту, которая притянула его голову к бетонному полу, после чего разбили голову тяжелыми пряжками ремней. Все это время его фотографировали, а снимки потом показали Чжоу и, конечно, Мао тоже.
Прежде при Мао пытки фотографировали редко, но во время «культурной революции» это стало распространенной практикой — особенно в тех случаях, когда речь шла о личных врагах Мао. Если вспомнить, что раньше Мао не любил оставлять свидетельства своих деяний для потомков, а тем более доказательства пыток, то наиболее верное объяснение перемены состоит в том, что Мао доставляло удовольствие рассматривать фотографии мучений своих врагов. Обвинительные митинги снимали на кинопленку, и Мао смотрел эти съемки на своих виллах. Некоторые из них показывали по телевидению в сопровождении аудиозаписей «образцовых представлений» госпожи Мао; жителей собирали и заставляли это смотреть (в те дни почти ни у кого не было собственных телевизоров).
Мао был во всех подробностях знаком с мучениями, которым подвергались его бывшие коллеги и подчиненные. Заместитель премьера Госсовета Цзи Дэнкуй позже вспоминал, как Мао изображал перед свитой мучительную позу «самолета», обычную для обвинительных митингов; он весело смеялся, когда Цзи рассказывал о том, что ему пришлось вытерпеть.
Со временем, через два или три года таких страданий, миллионы чиновников были отправлены в трудовые лагеря, известные под безобидным названием «кадровые школы имени 7 мая». В этих же лагерях оказались и работники культуры: художники, писатели, ученые, актеры и журналисты, которые при новом порядке Мао оказались лишними.
Замену для изгнанных чиновников чаще всего брали из армии; 27 января 1967 года Мао приказом ввел военных в каждое учреждение. За несколько следующих лет 2,8 миллиона военных стали новыми управленцами; 50 тысяч из них взяли на себя обязанности партийных чиновников среднего и высшего звена. Этим военным помогали работать на новых должностях цзаофани и некоторые прежние работники, которых сохранили для передачи опыта. Но армия дала основную часть новых функционеров за счет выполнения ее обязанностей по защите страны. Когда одна армейская часть уходила с побережья напротив Тайваня, чтобы взять на себя контроль над одной из внутренних провинций, ее командир спросил у Чжоу Эньлая, что будет в случае войны. Чжоу ответил: «В ближайшие десять лет войны не будет». Мао не верил, что Чан осмелится на вторжение.
В марте, когда новые функционеры были уже на местах, учащимся и студентам было приказано вернуться в учебные заведения, хотя там им оставалось только кусать локти. Все старые учебники и методики были уничтожены, а учителя были уничтожены или осуждены; никто не знал, что делать. Для большинства молодых людей нормальное образование еще на десять лет, до самой смерти Мао, оставалось недоступным.
В обществе в целом жизнь продолжалась. Экономика работала почти как обычно, если не считать мелких сбоев, вызванных сменой персонала. Магазины и банки, больницы, заводы, шахты, почта и, с некоторыми перерывами, транспорт работали практически нормально. Программа превращения в сверхдержаву не была парализована, как часто полагают, — наоборот, во время «культурной революции» ей дали беспрецедентный приоритет, а вложения в нее резко выросли. Сельское хозяйство работало не хуже, чем прежде.
Зато изменилась — даже если забыть о смене начальников — жизнь вне работы. Свободное время исчезло. Вместо него шли бесконечные, невероятно скучные и бьющие по нервам заседания, где читали и перечитывали работы Мао и статьи из «Жэньминь жибао». Людей сгоняли на многочисленные обвинительные сборища против «идущих по капиталистическому пути» и других людей, назначенных врагами. Всеобщая жестокость стала неотъемлемой частью повседневной жизни. В каждом учреждении была самая настоящая тюрьма, где пытали несчастных жертв, иногда до смерти. Было совершенно невозможно отдохнуть — практически не осталось ни книг или журналов, которые можно было бы почитать, ни фильмов, пьес или опер; по радио не передавали легкой музыки. Развлекали народ только отряды пропаганды мыслей Мао: они распевали цитаты Мао, положенные на немелодичную музыку, и танцевали воинственные танцы, размахивая цитатниками Мао. Даже восемь «образцовых представлений» госпожи Мао еще не были поставлены для широкой публики, так как ставить их можно было только под строгим — буквально драконовским контролем Центра.
Одной из задач новых функционеров была проверка старых кадров на предмет нарушений ими прежде приказов Мао, хотя бы в пассивной форме. Каждый из миллионов уволенных чиновников проходил через «следственную группу», подробно изучавшую его или ее прошлое. На самом верху этой пирамиды находилось «Разведывательное отделение» — строго засекреченная группа под председательством Чжоу Эньлая (Кан Шэн был его заместителем), сформированное из армейских офицеров среднего звена. Этот орган проводил расследование в отношении людей, которых Мао лично называл. Поскольку он стремился узнать, существовал ли сговор кого-то из высшего эшелона власти с русскими против него, главным в армии было дело Хэ Луна — несчастного собеседника советского министра обороны Малиновского, который считал необходимым избавиться от Мао. В это дело были вовлечены все бывшие подчиненные Хэ, а сам он в результате погиб.
«Разведывательное отделение» обладало правом арестовывать, допрашивать и пытать. Оно также давало рекомендации по назначению наказаний. На многих ордерах на арест и рекомендациях по выбору наказаний, включая смертные приговоры, имеется подпись Чжоу.
Пока подозреваемых допрашивали под пытками, пока люди, составлявшие прежде его опору, подвергались немыслимым страданиям, Мао развлекался. В Чжуннаньхае по-прежнему устраивали танцы с приглашенными девицами, а некоторые из них делили с Мао его большую кровать. Мао танцевал под мелодию песенки «Игривый дракон ухаживает за фениксом», которая была объявлена «порнографической» и давно запрещена его режимом. Дни шли, его коллеги один за другим исчезали из танцевального зала — одни попадали под чистку, другие просто теряли вкус к развлечениям. Настало время, когда Мао остался на танцплощадке единственным из руководителей страны.
Среди людей, которые еще оставались в высшем эшелоне власти, имел место всего один акт открытого неповиновения. В феврале 1967 года несколько членов Политбюро высказали свой протест по поводу преследований их коллег, крупных партийных функционеров. Давний последователь Мао Тань Чжэньлинь, отвечавший во время голода за сельское хозяйство (что показывает, как далеко он был готов зайти вместе с Мао), взорвался на заседании Группы по делам культурной революции: «Ваша цель — избавиться от всех старых кадров… Они десятки лет делали революцию, а кончили тем, что их семьи разбиты, а сами они умирают. Это жесточайшая борьба за всю историю партии, хуже, чем что-либо прежде». На следующий день он написал Линь Бяо: «Я дошел до последнего предела… я готов умереть, чтобы остановить их». Министр иностранных дел Чэнь И назвал «культурную революцию» «одной большой пыточной камерой».
Но эти уцелевшие члены элиты были либо преданными и давними последователями Мао, либо людьми, уже сломанными им. Перед лицом его гнева они не выдерживали и сдавались. Пользуясь неизменной поддержкой дуэта Линь Бяо и Чжоу, Мао мог спокойно изводить несогласных; когда все они в той или иной степени смирились, он протянул им оливковую ветвь мира. Мини-бунт, таким образом, был с легкостью подавлен.
Не так легко, как членов Политбюро, оказалось смирить бригадного генерала по имени Цай Тегэнь. Он считал возможным даже организовать партизанские силы; насколько известно, это единственный из высших офицеров, кому пришла в голову мысль попытаться «действовать как Мао» по отношению к самому Мао. Генерал был расстрелян, став высшим по званию офицером, казненным во время чистки. Он попрощался с другом, которого едва не расстреляли вместе с ним, попросил его продолжить борьбу и спокойно прошел к месту казни.
Были и поистине героические примеры сопротивления простых людей из народа. Один из них — замечательная молодая женщина, студентка Ван Жуифэнь, изучавшая немецкий язык. Ей было девятнадцать лет. 18 августа 1966 года она присутствовала на митинге на площади Тяньаньмынь; ее реакция на это событие продемонстрировала поразительную чистоту и независимость духа, не говоря о храбрости. Она решила, что это «в точности как у Гитлера», и написала Мао письмо, в котором задавала резкие вопросы: «Что выделаете? Куда ведете Китай?» «Культурная революция, — доказывала она Мао, — не массовое движение. Просто один человек с ружьем манипулирует массами. Я заявляю о своем выходе из Коммунистического союза молодежи…»
Еще одно письмо Ван Жунфэнь написала по-немецки; положив это письмо в карман, она взяла четыре бутылочки инсектицида и выпила их возле советского посольства. Она надеялась, что русские найдут ее тело и расскажут о ее протесте миру. Но она очнулась в тюремной больнице. Ее приговорили к пожизненному заключению. По нескольку месяцев кряду ее держали со скованными за спиной руками, так что ей приходилось кататься по полу, чтобы подобраться ртом к еде, которую просто бросали на пол ее камеры. Когда наручники разрешили снять, их пришлось распиливать, так как замок сильно заржавел. Эта необыкновенная молодая женщина пережила тюрьму — и Мао — и вышла на свободу; дух ее не был сломлен.
Глава 49
Горькая месть
(1966–1974 гг.; возраст 72–80 лет)
В августе 1966 года Мао сместил Лю Шаоци. 5 августа, после встречи Лю в качестве председателя КНР с делегацией Замбии, Чжоу Эньлай по приказу Мао позвонил Лю и потребовал, чтобы тот перестал встречаться с иностранцами и появляться на публике без специального распоряжения. В тот же день сам Мао написал речь, направленную против Лю, которую зачитал через два дня Центральному комитету. В присутствии Лю он объявил о его смещении (но широкой публике ничего не сообщили). За день до этого Мао вызвал в Пекин Линь Бяо, чтобы почувствовать поддержку и быть более уверенным в себе в случае выражения протеста. Линь Бяо формально сменил Лю на посту второго лица после Мао.