24 июня 1966 года одна такая группа из пекинской средней школы вывесила плакат (дацзыбао), который они, желая показать, что хотят охранять Мао, подписали звонким названием «красные охранники» (
Мао контролировал происходящее из провинции. Он уехал из столицы еще в ноябре, запустив в действие механизм чистки. В Пекине теперь было небезопасно: столица была полна врагов, от которых ему хотелось избавиться, и находилась в неприятной близости от русских войск на границе Внешней Монголии. В течение восьми с лишним месяцев Мао держался подальше от столицы — далеко на юге, непрерывно переезжая с места на место.
Одновременно Мао отдыхал и запасался энергией для будущих потрясений. Он гулял по туманным склонам холмов вдоль озера в Ханчжоу и вовсю флиртовал на танцевальных вечеринках, которые устраивал дважды в неделю. В июне, когда разворачивались эти события, он провел часть времени на одной очень уютной вилле, где прежде никогда не бывал, — недалеко от его родной деревни Шаошань. Он приказал построить эту виллу семь лет назад, во время предыдущего визита на родину. Тогда он плавал в бассейне и, очарованный спокойной красотой окружающей природы, сказал местному руководителю: «Какое спокойное местечко. Не построишь ли ты здесь хижину, где я мог бы поселиться, когда уйду в отставку?» Поскольку этот руководитель вскоре попал под чистку, ничего не было сделано; но Мао годом позже — в разгар голода — вновь поднял этот вопрос. Так возник «Проект 203» — строительство гигантского сооружения из стекла и металла, получившего название «Дээшуайдун». При этом всю гряду холмов закрыли, а местных крестьян выселили. Были запланированы вертолетная площадка и железнодорожная ветка, а позже к ним добавили убежище, где можно было бы укрыться от землетрясения или атомной бомбы. Мао провел в этой резиденции одиннадцать дней неистовою июня и больше никогда там не бывал.
Окружали это серое и нелепое в этом месте, безобразное здание нежно-зеленые холмы, пылавшие живым ковром диких цветов, а задней частью резиденция выходила на родовое кладбище семейства Мао. Парадный вход смотрел на горный пик Голова Дракона — благоприятное по фэн-шуй обстоятельство. Это понравилось Мао, и он принялся весело обсуждать со свитой достоинства места с точки зрения фэн-шуй.
Находясь едва ли не на окраине родной деревни, Мао тем не менее не встретил ни одного местного жителя. На пути к вилле одна маленькая девочка разглядела его в машине и рассказала об этом родным. Тут же появилась милиция, и семью предупредили со всей серьезностью: «Вы не видели председателя Мао! Не смейте больше об этом рассказывать!» На специально устроенном собрании деревенских жителей предупредили: они не должны думать, что Мао находится рядом. Мао проводил большую часть времени за чтением и размышлениями. Он даже не ходил плавать, хотя бассейн был у самого порога дома.
К концу июня он был готов вернуться в Пекин и начать новый этап чистки. По пути он остановился в Ухане и 16 июля больше часа плавал в Янцзы, где за ним наблюдали десятки тысяч человек. Как и знаменитый заплыв десятилетней давности, новый должен был дать понять врагам Мао, что и в семьдесят два года у него хватит здоровья, силы и воли для страшной битвы. Однако на этот раз символический жест предназначался не только врагам, но и населению в целом, особенно молодежи. Его смысл был сжато выражен одним лозунгом: «Смело вперед за председателем Мао сквозь ветер и волны!» Этот лозунг, доносившийся постоянно из множества громкоговорителей, оказал сильное воздействие на многие беспокойные головы. Мао распорядился, чтобы средства массовой информации разрекламировали его заплыв как можно больше, даже за рубежом, и 18 июля 1966 года вернулся в Пекин. Он сразу взял дело в свои руки и часто председательствовал на заседаниях Группы по делам культурной революции, лично направляя чистку. Кроме того, он каждый день встречался с Чжоу Эньлаем, который занимался текущими делами.
Мао не стал возвращаться в свой прежний дом, сославшись на то, что ему не понравилась новая отделка в нем. Неожиданно он выбрал для себя жилище в другой части Чжуннаньхая — раздевалку при бассейне, которую сделал главной резиденцией на следующие десять лет. Мао переехал туда не для того, чтобы плавать, а таким образом принял меры предосторожности против подслушивания. Он боялся, что за время его отсутствия в резиденции могли появиться жучки и даже что-то похуже.
В этих ничем не примечательных раздевалках Мао подготовил и претворил в жизнь террор «красного августа»; он хотел запугать весь народ и сделать его еще покорнее. 1 августа он сообщил первой группе «красных охранников», которые в своих дацзыбао поклялись «быть яростными» и «топтать» врагов Мао, о своей «неистовой поддержке». Затем он распространил свое письмо вместе с агрессивными дацзыбао в Центральном комитете партии и дал понять высшим государственным чиновникам, что им следует поощрить и выдвинуть хунвейбинов. По правде говоря, многие из этих чиновников уже значились в черных списках Мао, но пока он использовал их для распространения террора — того самого террора, который вскоре должен был поглотить их самих. Следуя наставлениям Мао, эти чиновники советовали своим детям организовывать группы хунвейбинов, а дети передавали совет своим друзьям и приятелям. В результате молодежные группы росли как грибы, и каждую из них непременно возглавлял кто-то из детей высшего руководства.
Узнав от отцов и друзей, что Мао поощряет насилие, хунвейбины сразу пустились во все тяжкие. Начались зверства. 5 августа в пекинской школе для девочек, где собралось множество детей высшего руководства страны (в этой школе учились и две дочери Мао), произошел первый известный случай гибели человека от пыток школьников. Девочки пинали и топтали директора школы — пятидесятилетнюю мать четверых детей, поливали ее кипятком. Затем ей приказали носить взад-вперед тяжелые кирпичи; когда женщина спотыкалась, ее били тяжелыми армейскими ремнями с латунными пряжками и утыканными гвоздями деревянными палками. Вскоре она упала и умерла. Тогда самые активные школьники доложили об этом новому руководству. Они не получили приказа прекратить — значит, им было дано ясное указание продолжать в том же духе.
Вскоре сам Мао публично и откровенно призвал к насилию. 18 августа он в военной форме, которую не надевал с 1949 года, стоял у ворот Тяньаньмыни и принимал парад сотен тысяч хунвейбинов. После этого о хунвейбинах написали национальные газеты и о них узнала вся страна, а вместе с ней и весь мир. Школе для девочек, где произошло убийство директора, предоставили почетное право делегировать представителя на площадь Тяньаньмынь, который надел на руку Мао повязку хунвейбинов. Был опубликован диалог Мао и этой девочки: «Председатель Мао спросил ее: «Как тебя зовут?» — «Сун Биньбинь», — ответила она. Председатель Мао задал вопрос: «Это «Бинь» в твоем имени — как в слове «образованная и нежная»?» Девочка сказала: «Да». Председатель Мао дал ей совет: «Будь яростной!»
Сун Биньбинь изменила свое имя на «Будь яростной», а ее школа стала называться «Красной яростной школой». Зверства в школах и университетах множились день ото дня. Они начались в Пекине, а затем распространились по всей стране: пекинские хунвейбины разъехались по всему Китаю, чтобы показать, как нужно избивать свои жертвы и заставлять их слизывать с земли собственную кровь. Провинциальных юнцов приглашали в Пекин, где объясняли, что Мао выдал им разрешение на разрушение и насилие. Для облегчения этих поездок Мао распорядился сделать проезд вместе с проживанием и питанием во время путешествия бесплатным. На протяжении следующих четырех месяцев в Пекине побывали 11 миллионов молодых людей, а сам Мао семь раз появился на площади Тяньаньмынь, где молодежь постоянно собиралась громадными и возбужденными, но хорошо управляемыми толпами.
Во всем Китае почти не осталось школы, где не прошли бы зверства. Учителя не были их единственными жертвами. 1 августа 1966 года в письме к хунвейбинам Мао выделил и похвалил группу воинственных подростков, которые разделили учеников своей школы по социальному происхождению. Учеников из нежелательных семей они окрестили «черными» и принялись постоянно подвергать оскорблениям и издевательствам. Мао заметил, что «неистово поддерживает» этих активистов, одобряет их действия. В той школе для девочек, где директор была замучена до смерти, «черных» привязывали веревками за шею, били и заставляли говорить: «Я сучий выродок. Я заслуживаю смерти».
С подачи Мао такая практика быстро распространилась на все школы. Появилась «теория родословной», выражением которой стал короткий куплет, нелепый и жестокий: «Сын отца-героя — всегда великий человек; отец-реакционер рождает только ублюдков!» Многие дети из семей высокопоставленных чиновников, преобладавшие в рядах хунвейбинов в начальный период, радостно распевали этот куплет, не подозревая, что подлинной мишенью кампании были их отцы-герои. На первом этапе Мао использовал этих детей в качестве оружия против других детей. Руководитель Сычуани, вернувшись из Пекина, указал цель своему сыну, который занимался организацией группы хунвейбинов: «Культурная революция — продолжение борьбы коммунистов против националистов… Теперь наши сыновья и дочери должны сражаться с их [националистов] сыновьями и дочерьми». Он не сказал бы этого, если бы не знал мнение Мао на сей счет.
Через некоторое время Мао велел хунвейбинам расширить их деятельность и перенести ее на все общество. На этот раз мишенью стали работники культуры и сама культура. 18 августа Мао, стоя рядом с Линь Бяо на площади Тяньаньмынь, призвал хунвейбинов «уничтожить… старую культуру» по всей стране. Первым делом юнцы накинулись на традиционные уличные вывески и таблички с названиями улиц; их сбивали молотками, а названия меняли. Как и во время других революций, пуритане начали поход против тех, кто хоть чем-то отличался от них. Длинные волосы, юбки и туфли с подобием высоких каблуков оказались вне закона; прямо на улицах подростки с ножницами набрасывались на нарушителей и кромсали все подряд. С этого времени разрешалось носить только туфли на низком каблуке и неуклюжие пиджаки и брюки нескольких утвержденных цветов, похожие на военную форму.
Но Мао было нужно нечто более страшное. 23 августа он объявил новым властям: «В Пекине недостаточно хаоса… Пекин слишком цивилизован». Поскольку Пекин показывал пример всей стране, а провинции с готовностью подражали столице, это был верный способ насадить террор в общенациональном масштабе. В тот же день группы подростков-хунвейбинов, среди которых было много девочек, заполнили двор Пекинского общества писателей. К этому моменту среди хунвейбинов прочно утвердилась мода на «форму»: зеленый костюм полувоенного типа — зачастую обычная одежда, выкрашенная в зеленый армейский цвет, но иногда настоящая военная форма, Доставшаяся от родителей, красная повязка на левой руке, цитатник Мао в руке и обязательно кожаный ремень с тяжелой латунной пряжкой. Вооруженные таким образом хунвейбины обрушили град ударов на самых известных писателей страны, более двадцати человек. Одновременно с избиением под лучами палящего солнца, на шеи писателям на тонкой проволоке повесили большие деревянные плакаты с оскорбительными надписями.
Затем несчастных отвезли на грузовике в старый конфуцианский храм, где размещалась главная пекинская библиотека. Туда же доставили оперные костюмы и декорации и устроили из них костер. Около тридцати ведущих китайских писателей, оперных певцов и других деятелей искусства заставили встать перед костром на колени и вновь начали бить палками и тяжелыми ремнями. Одной из жертв был шестидесятидевятилетний писатель Лао Шэ, которого режим прежде превозносил как «народного художника». На следующий день он утопился в озере.
Место действия, декорации и сами деятели искусств должны были символизировать «старую культуру». Все жертвы — очень известные люди, — очевидно, были выбраны высшим руководством, так как до этого трагического момента они были признанными звездами. Не может быть сомнений, что все представление было спланировано и поставлено властями; плохо организованные группы хунвейбинов не смогли бы это устроить самостоятельно.
Мао увеличил возможности для организации насилия, выпустив 21 и 22 августа подробные и откровенные приказы для армии и милиции. В них говорилось, что военные и милиционеры «ни в коем случае не должны вмешиваться» в забавы юнцов; было также сказано, что «даже стрельба холостыми… полностью запрещается».
Чтобы усилить террор и приблизить его к каждому дому, Мао заставил молодых погромщиков устраивать набеги на неугодных власти людей, имена и адреса которых хунвейбины получали у руководителей разного ранга. Глава Сычуани, например, распорядился, чтобы провинциальный департамент, курировавший ведущих деятелей культуры, передал списки этих людей группе хунвейбинов, которой руководил его сын; он мог сделать это только по прямому распоряжению Мао.
24 августа министр МВД Китая Се Фучжи распорядился, чтобы его подчиненные передали такие списки отрядам хунвейбинов. Отвечая на вопрос «А если хунвейбины убьют этих людей?», Се так определил свою позицию: «Если людей забивают насмерть, это нас не касается», «Хватит подчиняться прежним правилам», «Если вы задержите тех, кто забивает людей насмерть… вы совершите большую ошибку». Он заверил недоверчивых подчиненных: «Премьер Чжоу поддерживает нас».