В ноябре 1965 года Мао был готов запустить механизм «большой чистки», которую давно планировал, чтобы «наказать нашу партию», как он выразился.
Мао не спешил. Первый удар он решил нанести по культуре, поэтому «большая чистка» получила название «культурной революции». Возглавила атаку госпожа Мао. В прошлом она была актрисой и в душе обожала культуру, но сочла возможным отрицать это перед другими китайцами. Бывшая актриса получила шанс проявить все свои дурные склонности. «Цзян Цин так же смертельно ядовита, как скорпион», — сказал однажды Мао кому-то из членов семьи и пошевелил мизинцем, как скорпион жалом. Мао знал, как максимально использовать ее потенциал для фанатичной травли. В 1963 году он прикрепил ее к министерству культуры в качестве своего личного представителя и поручил заниматься запрещением фильмов и опер. Тогда чиновники министерства чаще всего не обращали на нее внимания. Она уже была больна паранойей; ей и прежде случалось обвинять служанок в том, что они пытались отравить ее таблетками снотворного или обварить кипятком в ванне. Теперь она заявила, что чиновники, с которыми ей раньше приходилось иметь дело, «подавляли и унижали» ее, и начала безжалостно мстить им. Мао сделал ее своим политическим орудием и поручил уничтожить культуру в общенациональном масштабе.
Одной из ее задач стала подготовка манифеста, который осудил бы культуру во всех ее проявлениях, поскольку она находится под властью чиновников, которые следуют по «чуждому пути, противоположному идеям Мао Цзэдуна». Мао велел ей сделать это вместе с Линь Бяо, шефом армии. В ночь на 26 ноября 1965 года госпожа Мао позвонила жене Линь Бяо, которая обычно отвечала на звонки мужу и вообще играла роль его главного помощника. Линь Бяо торжественно обещал помочь.
На самом деле Мао и Линь Бяо редко встречались неофициально, хотя их совместная работа началась едва ли не сорок лет назад — в 1929 году, когда они объединились, чтобы свалить Чжу Дэ. Линь Бяо ненавидел и презирал Чжу Дэ, а Мао страстно хотел взять над ним верх. С тех пор между Мао и Линем возникли особые дружеские отношения. Мао был готов терпеть очень высокую степень независимости Линя. Например, будучи в СССР во время японо-китайской войны, Линь откровенно рассказывал русским о нежелании Мао сражаться с японцами и о том, как ему не терпится направить свои действия против Чан Кайши. Такое Мао больше никому не простил бы. Во время яньаньского террора Линь сделал то, что больше никто не посмел: он забрал свою жену из застенка и не позволил ее допрашивать. При Мао каждый должен был время от времени публично заниматься унизительной «самокритикой» — но только не Линь. Зато Мао полагал, что в обмен на определенную свободу Линь в случае необходимости сделает для него все возможное; Линь так и поступал.
Когда в 1958 г. Мао начинал «большой скачок», он выдвинул Линя и сделал его одним из вице-председателей партии — в противовес другим коллегам. Когда бывший министр обороны Пэн Дэхуай обвинил Мао в голоде 1959 года, непоколебимая поддержка Линя помогла Мао выстоять — мало кто посмел тогда принять сторону Пэна. После этого Мао назначил Линя министром обороны вместо Пэна. Во время голода Линь старательно поддерживал имидж Мао и создавал культ его личности, прежде всего в армии. Он изобрел «Маленькую красную книгу» — сборник коротких цитат Мао, как инструмент оболванивания нации. На «совещании семи тысяч» в 1962 году Линь буквально спас Мао, объявив во всеуслышание о его непогрешимости, как и папы римского. Позже, пока Мао готовил «большую чистку», Линь продолжал превращать армию в главный оплот его культа личности.
На публике Линь превозносил Мао до небес, но в глубине души не питал к нему настоящей преданности. Дома он нередко отпускал в его адрес пренебрежительные и даже презрительные замечания, а некоторые из них даже заносил в свой дневник. Линь поддерживал Мао и хранил ему верность только из честолюбия: он стремился стать заместителем Мао и его преемником. Он говорил жене, что хочет быть «Энгельсом при Марксе, Сталиным при Ленине и Чан Кайши при Сунь Ятсене». «Большая чистка», главной мишенью которой стал председатель Лю, обещала Линь Бяо очередное возвышение.
Этот человек, которому скоро предстояло подняться на самый верх, страдал от множества фобий и выглядел как наркоман. Самые сильные его фобии были связаны с водой и воздухом. Его гидрофобия была так сильна, что он много лет не принимал ванны — его только обтирали сухим полотенцем. Он не выносил вида моря, поэтому не имел контактов с военно-морским флотом. У него была вилла на морском побережье, но она была расположена среди холмов, и моря оттуда не было видно. В его резиденциях с потолков свисало множество ветровых датчиков. Госпожа Линь как-то посоветовала одному из посетителей ходить медленно в присутствии Линя, чтобы движение воздуха в комнате не спровоцировало приступа ветробоязни у ее мужа.
Жена Линя записала в своем дневнике, что «Линь был из тех людей, в характере которых сильны ненависть и презрение (дружба, дети, отец и брат — ничего не значили для него); он всегда думает о людях самое худшее и низкое, всегда занят себялюбивыми расчетами… интригами и заговорами против других людей».
В 1965 году главным объектом ненависти Линя был начальник Генерального штаба Ло Жуйцин, один из давних любимцев Мао, которого сам Мао ласково называл Высокий Ло. Мао часто направлял свои приказы армии через Высокого Ло; иногда тем же путем шли и приказы самому Линю. Последнее обстоятельство объяснялось тем, что из-за своих бесконечных фобий Линь часто отходил от дел и был недоступен. Высокий Ло был не только способным, но и очень энергичным человеком и пользовался беспрецедентным доступом к Мао. Много лет он был главой службы безопасности Мао, и тот очень доверял ему. «Когда Высокий Ло подходит ближе, я чувствую себя в безопасности», — не раз говорил Мао. Такими словами он не разбрасывался. Линь чувствовал себя в тени и уже давно вынашивал планы избавиться от своего начальника штаба. Когда в ноябре 1965 года ему позвонила госпожа Мао, Линь Бяо не замедлил воспользоваться своим шансом. Четырьмя днями позже он направил свою жену к Мао в Ханчжоу (в это время Лини жили неподалеку, в городе-саде Сучжоу) с письмом, в котором собственноручно изложил несколько неубедительных обвинений против Высокого Ло. Линь просил Мао пожертвовать человеком, которого тот высоко ценил.
Мао вызвал Линь Бяо к себе в Ханчжоу, и в ночь на 1 декабря 1965 года между ними состоялся сверхсекретный разговор. Мао рассказал Линю о своих планах «большой чистки» и обещал сделать его вторым после себя человеком и преемником. Он велел Линю удостовериться в послушности армии и быть готовым принять на себя совершенно новую роль: ему предстояло обеспечить замену для громадного числа партийных чиновников, которых Мао собирался «вычистить».
Линь настоял на устранении Высокого Ло. То, что Линь добился своего в этом сложном вопросе, свидетельствует о его незаменимости: Мао не смог бы без него провести свою чистку.
Одно время Мао упорно, но безуспешно пытался запретить оперу с историческим сюжетом, которая называлась «Разжалование Хай Жуя». Она основывалась на фольклорной истории о мандарине, которого император наказал за то, что тот вступился за своих крестьян. В этой опере Мао увидел завуалированную атаку на него самого за то, что он («император») сделал с бывшим министром обороны Пэн Дэхуаем. Он приказал запретить и уничтожить ее вместе с самим маршалом Пэном. Статья об этом, написанная по инициативе Мао, была опубликована в Шанхае 10 ноября 1965 года.
К ярости Мао, нигде в Китае не перепечатали эту статью, как будто никто ее не заметил. Дело в том, что возглавлявший в то время культуру Пэн Чжэнь (не родственник Пэн Дэхуая) запретил перепечатывать ее. Пэн Чжэнь был верным, давним последователем Мао и одним из самых близких к нему людей. Он пользовался доверием и занимал стратегически важный пост столичного мэра. Однако, при всей его верности, мэр Пэн (он был назначен всекитайским контролером культуры в 1964 году) был решительно против требований Мао уничтожить культуру. Кроме того, находясь в гуще событий, он одним из первых понял, что на этот раз Мао собирается использовать культуру для начала чистки, которая может охватить всю партию.
Мэр Пэн был предан партии. И он был мужественным человеком, осмеливаясь даже жаловаться иностранцам на Мао — случай поразительный для сдержанной верхушки КПК. Когда кто-то из японских коммунистов спросил его об опере «Хай Жуй», мэр Пэн ответил: «Это не политический вопрос, а историческая пьеса. Председатель Мао говорит, что это политическая проблема. Столько беспокойства!» Невероятно, что человек из ближнего окружения Мао мог так откровенно разговаривать с чужаком!
Поскольку мэр Пэн взял на себя ответственность за блокирование инспирированной Мао статьи, даже «Жэньминь жибао» отказалась ее перепечатать. Ее редактор У Лэнси знал, что это противоречит воле Мао. Вот что рассказал об этом свидетель, присутствовавший на встрече в узком кругу с участием Мао, где был и У Лэнси. Мао попросил курящих показать сигареты, а затем произнес: «Кажется, в этом вопросе я тоже в меньшинстве». «В этот момент, — вспоминал свидетель, — я увидел, что У Лэнси… побелел как мел, перестал записывать и застыл на месте. То, что сказал Мао, напугало его».
Все же редактор продержался еще неделю, пока не вмешался Чжоу Эньлай; он приказал редактору напечатать эту статью и передал ему инструкции Мао. Однако редактору и тогда удалось практически похоронить статью — он поставил ее на полосу в рубрике «Академические дискуссии». Это означало, что статья не является приказом партии начать кампанию преследования. В результате редактор оказался в тюрьме. Его преемнику Мао сказал с угрозой: «У Лэнси не послушался меня. Интересно, как ты будешь себя вести». Преемник был настолько испуган, что не смог даже выдавить из себя слова, которые хотел произнести: «Я буду во всем покорен воле председателя Мао».
Эта история показывает, что в тот момент Мао столкнулся с серьезным сопротивлением в партии. Ему была необходима структура, способная стать инструментом исполнения его воли. Вновь срочно потребовалась помощь Линь Бяо. Линь знал об этом и знал, что хочет взамен устранения начальника штаба Ло. Мао был вынужден согласиться на это условие, несмотря на то что Высокий Ло был предан ему, как пес, а в тот момент Мао особенно нуждался в таких людях. Но без Линя он обойтись не мог: никто из влиятельных персон не стал бы плясать под дудку Мао. Высокий Ло был способным и верным, но не был маршалом и не обладал прочным авторитетом в армии, а потому он был принесен в жертву.
8 декабря госпожа Линь Бяо взяла слово на заседании Политбюро, где председательствовал Мао, и целых десять часов говорила о предполагаемых преступлениях Высокого Ло. Она обвинила Ло в неуемных амбициях и заявила, что он начал брать на себя обязанности Линя как министра обороны. Случай неслыханный — жена Линя не была ни членом Политбюро, ни хотя бы высокопоставленным чиновником. Прежде жены высших китайских руководителей держались в тени, и вдруг такое выступление на Политбюро.
Высокого Ло на заседании не было. Когда он узнал о своем падении, ноги отказались держать его: крепкий мужчина не смог подняться по лестнице. Его взяли под домашний арест.
Для его семьи начался настоящий кошмар. Очень скоро его дочь, учившаяся в школе-интернате и не слышавшая новостей об отце, ехала домой на велосипеде по мосту Бэйхай напротив Чжуннаньхая. Вдоль арки моста шла элегантная балюстрада из резного мрамора. Сквозь густую завесу пыли, которую приносит в те места холодный сибирский ветер, девочка увидела, что ее догоняют три мальчика на велосипедах — близкие друзья, чьи родители тоже дружили с ее родителями. Проезжая мимо, мальчики обернулись к ней и пригвоздили ее к балюстраде такими холодными, презрительными взглядами, что она чуть не упала с велосипеда. Мальчики знали то, чего не знала она, — теперь ее отец враг. Эти взгляды — холодные, жестокие, нацеленные на то, чтобы ранить и сломать, — принадлежали тем, кого еще вчера она считала друзьями. Они стали для девочки символом грядущих лет.