Когда Лю Шаоци увидел Линь Бяо на трибуне, у него душа ушла в пятки. Его вдова рассказала нам, что Лю пробормотал: «Линь Бяо наступает. Беда». Столь безапелляционно выразив солидарность с Мао, главнокомандующий дал понять, что никакие разумные дебаты невозможны, и делегаты перепугались. В последующие дни гневные выражения поутихли, хотя критика гибельной экономической политики еще продолжалась. В результате политический курс Мао не был проанализирован и заклеймен, на что так надеялся Лю. И никто не посмел критиковать лично Мао и уж подавно называть его имя.
Тем не менее Мао ощутил силу негодования 7 тысяч делегатов и счел необходимым преподнести им «самокритику», что и случилось 30 января — впервые после его прихода к власти в 1949 году. Переложив, как обычно, вину за все бедствия на других, он вроде бы из альтруистических соображений возложил ответственность на себя, использовав тщательно подготовленную формулировку: «Я несу ответственность… поскольку я — председатель». Ему все же пришлось признать, что недостатков было много, и смириться с изменением политического курса. Мао был вынужден отказаться от гибельных для китайцев продовольственных поставок за границу, запланированных на 1962-й и последующие годы. В результате десятки миллионов людей избежали голодной смерти.
Сразу же после окончания совещания, 7 февраля, Мао ринулся в Шанхай к своим ближайшим друзьям, возглавляемым местным начальником Кэ Цинши. Ему необходимо было отсидеться, пока Лю и его сторонники, в основном Чжоу Эньлай, Чэнь Юнь и восходящая звезда Дэн Сяопин, коренным образом меняли его политический курс. Реквизиции были сильно снижены. Дорогостоящие и нереальные проекты, такие как атомные подводные лодки, были временно приостановлены, хотя базовая ядерная программа осталась незатронутой. Расходы на военные заводы были серьезно сокращены, а легкая промышленность получила беспрецедентное финансирование. В ущерб распространению маоизма иностранную помощь также радикально урезали — практически до нуля в тот год. Невоздержанность Мао была крайне непопулярна в среде знавших о ней чиновников. Человек, руководивший военной помощью, позже написал: «Каждый раз, когда после подписания очередного соглашения о помощи я видел улыбки иностранцев, мое сердце переполнялось чувством вины перед моим собственным народом».
Инвестиции в сельское хозяйство резко возросли. Во многих местах крестьянам позволили брать в аренду землю у коммуны, и они смогли вернуться к более эффективному индивидуальному хозяйствованию. Эта мера смягчила голод и стимулировала производительность. Именно в защиту этой практики Дэн Сяопин процитировал старую поговорку, ставшую его самой знаменитой фразой: «Не имеет значения, какого цвета кошка, желтая или черная, пока она ловит мышей». В городах сократили рабочий день, так что теперь изнуренные голодом рабочие имели больше времени на восстановление сил и на общение с семьей. Менее чем через год жизнь людей заметно улучшилась. В целом по стране прекратились смерти от голода.
Правительство даже позволило ряду людей покинуть страну. Обычно пытавшихся бежать за границу отправляли в трудовые лагеря, но теперь власти открыли дорогу в Гонконг, и за несколько дней из страны бежало около 50 тысяч человек. Пограничники даже помогали перенести детей через колючую проволоку.
1962 год стал одним из самых либеральных периодов с начала правления Мао Цзэдуна. Той весной Лю и его коллеги реабилитировали всех осужденных после изгнания Пэн Дэхуая в 1959 году, что составило около 10 миллионов человек. Некоторые «реакционеры» (жертвы репрессий 1957–1958 годов) также были реабилитированы. Расцвели искусство и литература. Понадобились десятки миллионов смертей, чтобы принести это облегчение выжившим. В том же году панчен-лама почувствовал, что настало время написать Чжоу Эньлаю обо всех зверствах, которые пришлось пережить тибетцам. И Тибет получил некоторые послабления: восстановили несколько монастырей и стали терпимее относиться к религии.
Вынужденное изменение политики под давлением собственной партии и при попустительстве Москвы было самым серьезным поражением Мао за все его правление. Сначала его обхитрил вроде бы сверхосторожный Лю, затем осудили практически все властные структуры страны. С этого момента Мао воспылал ненавистью к Лю и всем чиновникам, принимавшим участие в совещании, а также к своей партии, которую эти делегаты представляли. Он решил отомстить и председателю КНР, и костяку своей партии. Вот почему спустя несколько лет Мао устроил «большую чистку» под названием «культурная революция», пропустив сквозь ад и Лю, и большинство чиновников-делегатов того совещания, и бесчисленное множество других людей. Как сказала госпожа Мао, «Мао подавил гнев на «совещании семи тысяч» и сумел отомстить только во время культурной революции». Безусловно, Мао Цзэдуном руководили не только кровожадность, жажда мести и разрушения, хотя и это было. Он просто понимал, что те чиновники не готовы вести страну намеченным им курсом, а потому решил избавиться от них и заменить новыми ставленниками.
Очень немногие покинули то совещание, осознав надвигающуюся на Лю беду. Сам Лю прекрасно знал, что это величайший поворотный момент в его жизни, но решил, что главное — предотвратить новые десятки миллионов смертей. В тот период обычно сдержанный Лю страстно говорил о страданиях китайского народа, столь чудовищно пострадавшего от режима, одним из лидеров которого являлся сам.
В течение нескольких следующих лет — в то время как Мао планировал мщение — Лю и его единомышленники пытались восстановить экономику страны.
Глава 45
Атомная бомба
(1962–1964 гг.; возраст 68–70 лет)
К концу 1962 года голод стал ослабевать. В последующее время, когда необходимый уровень продовольствия позволил людям мало-мальски существовать, Мао начал реанимировать свои любимые проекты по созданию спутников и атомных подводных лодок, осуществление которых пришлось на время отложить из-за голода в стране. К этим проектам присоединились и новые. Когда Мао рассказали о лазерах, в то время считавшихся лишь смертоносным оружием и название которых переводилось на китайский как «луч смерти», он тут же решился i m огромные денежные вливания в лазерные исследования, издав характерный приказ: «Луч смерти»: собрать людец, которые полностью посвятят себя этому делу. Кормить их и не позволять им заниматься ничем другим».
Теперь все внимание Мао сконцентрировалось на атомной бомбе. В ноябре 1962 года был сформирован специальный комитет под председательством Чжоу Эньлая для координации деятельности нескольких сотен тысяч привлеченных к проекту людей и объединения всех ресурсов страны. С задачей они должны были справиться в течение двух лет. Концентрация ресурсов была столь масштабной, что удивила даже верхние эшелоны власти, привыкшие к тоталитарной системе. Каждое из многочисленных предварительных испытаний требовало использования почти половины телекоммуникационных средств Китая, и большая часть страны, включая промышленность, оставалась без электричества и транспортных средств, так как энергия направлялась на эти испытания.
Мао был постоянно озабочен — и небезосновательно — тем, как защитить бомбу и весь ядерный комплекс. В июле 1963 года в Москве на трехсторонних (США — Великобритания — СССР) переговорах о запрете на проведение ядерных испытаний президент Кеннеди попросил своего представителя Аверелла Гарримана выяснить мнение Хрущева насчет уничтожения китайских ядерных объектов: «Попытайтесь узнать отношение Хрущева к ограничению китайской ядерной программы или к ее предотвращению, а также выясните степень его готовности к принятию собственных мер либо одобрению действий США в этом направлении». Хрущев ответил резким отказом, однако 1 августа на пресс-конференции Кеннеди заявил, что обладающий ядерным оружием Китай — как он особо подчеркнул, «сталинистский» и с «правительством, решительно настроенным на войну как средство достижения безоговорочного успеха» — представляет «потенциально большую опасность, чем любая из тех, с которыми мы сталкивались после окончания Второй мировой войны… и мы хотели бы предпринять сейчас некоторые меры, которые позволили бы уменьшить эту опасность…».
Кеннеди всерьез рассматривал необходимость уничтожения ядерных объектов Китая с воздуха. Ему объяснили, что диффузионный завод в Ланьчжоу можно уничтожить таким образом, что все будет выглядеть как авария, но для разрушения плутониевого завода в Баотоу может понадобиться ядерный удар.
После убийства Кеннеди в ноябре 1963 года («нефтяным королем», как заявил Мао албанскому министру обороны) его преемник, Линдон Джонсон, вскоре уже подумывал сбросить с парашютами тайваньских диверсантов на объекты китайского ядерного полигона Лоп-Нор, чтобы те взорвали их.
Лоп-Нор и другие ядерные полигоны в глубине пустыни Гоби были совершенно изолированы, и все, кто там находился, от лучших ученых до рабочих, были годами и даже десятилетиями полностью оторваны от семей и общества. Однако эти полигоны прекрасно просматривались с американских самолетов-шпионов, и атаки с воздуха Мао боялся больше всего.
В апреле 1964 года Мао сообщили, что уже осенью можно будет провести пробный ядерный взрыв. Он сразу же предпринял все возможные меры, чтобы свести к минимуму угрозу налета на ядерные объекты. Чтобы обезопасить себя от СССР, Мао публично напомнил Хрущеву, что Китай все еще является членом коммунистического лагеря. 12 апреля, на следующий день после того, как были урегулированы все пункты испытаний, Мао вмешался и переписал поздравительную телеграмму Хрущеву к семидесятилетию. Первоначальный черновик отражал желчный характер публичных отношений между двумя государствами. Мао изменил текст на сверхдружественный, добавив крайне необычное обращение «дорогой товарищ» и подчеркнув, что их разногласия всего лишь временные. «В случае глобального мирового кризиса, — продолжал Мао, — мы, несомненно, встанем плечом к плечу против нашего общего врага». И в заключение он добавил фразу, вызывающую воспоминания о прошлых отношениях: «Пусть империалисты и реакционеры дрожат перед нашим союзом…» Телеграмма была широко растиражирована в китайских средствах массовой информации и изумила всех, поскольку появилась после месяцев огнедышащей полемики с Хрущевым. Накануне Национального дня, 30 сентября, Мао ошеломил русских тем, что тепло приветствовал их делегата, пожал ему руку и повторил: «Все будет хорошо, наши народы будут вместе».
Основной тревогой Мао оставалась Америка. Чтобы удержать США от резких движений, он усердно пытался запастись козырями. Было бы неплохо устроить неприятности в самих США или в непосредственной близости от них, но здесь его возможности были ограниченны. Вскоре после установления запрета на проведение ядерных испытаний, 8 августа 1963 года, Мао разразился заявлением в поддержку чернокожего населения Америки. Однако это привело лишь к тому, что он сам назвал впоследствии «холостым выстрелом». Чернокожий американский радикал Роберт Уильямс, который, как уверял Мао, сподвиг его на это заявление, сказал нам, что Мао «не понимал многого в жизни черных американцев». В этом вопросе Уильямс сравнивал Мао с Хо Ши Мином, причем не в пользу Мао. Мао произносил множество речей в поддержку антиамериканских движений в соседних с США странах, таких как Панама и Доминиканская Республика, но слова оставались словами.