Огромное число тибетцев, даже отец и семья панчен-ламы, испытали на себе практику яростных обличительных собраний. Панчен-лама записал: «Людей избивали, пока кровь не начинала хлестать из глаз, ушей, ртов, носов; им ломали руки и ноги, они теряли сознание… другие умирали на месте». Впервые в Тибете самоубийства стали обычным явлением.
Поскольку так много тибетцев примкнуло к восставшим против режима Мао, китайские войска обращались с большинством из них как с врагами, повсюду проводя облавы, оставляя только «женщин, стариков, детей и очень немного совсем юных подростков и мужчин средних лет». После смерти Мао панчен-лама рассказал то, о чем не посмел написать в том письме: ошеломляющее количество, 15–20 процентов тибетцев, пожалуй половину всех взрослых мужчин, бросили в тюрьмы, где они умерли от непосильного труда. С ними обращались хуже, чем с животными. Лама Палден Гиацо, отважный человек, осужденный на длительный срок, рассказал нам, что его вместе с другими заключенными подстегивали железными прутьями, когда они тянули на себе тяжелые плуги.
Китайские войска подавляли мятежи с чудовищной жестокостью. Уже после смерти Мао панчен-лама описывал, как в одном месте «трупы стащили с гор и закопали в большой яме, а родственников согнали к этой яме и объявили: «Мы уничтожили мятежных бандитов, и сегодня у нас праздник. Вы все будете танцевать на яме с трупами».
Зверствам сопутствовало уничтожение культуры. В рамках развернутой кампании, официально названной «Большое разрушение», жестоко уничтожался весь тибетский образ жизни за «отсталость, грязь и бесполезность». Мао стремился покончить с религией, в которой заключался смысл жизни большинства тибетцев. На встречах с далай-ламой в 1954–1955 годах Мао заявил, что в Тибете слишком много монахов и это плохо влияет на воспроизведение рабочей силы. Теперь и монахи и монахини были вынуждены нарушить данный обет безбрачия и вступить в брак. «Священные манускрипты пошли на органические удобрения, а из изображений Будды и сутр делали обувь», — писал панчен-лама. Такие разрушения «вряд ли были бы под силу даже безумцам». Большинство монастырей были разрушены и «выглядели так, словно только что подверглись бомбардировкам». По мнению панчен-ламы, их количество сократилось с 2500 в 1959 году до «всего лишь 70» в 1961 году, а количество монахов и монахинь — со 110 тысяч до 7 тысяч (около 10 тысяч бежали за границу).
Одним из самых болезненных для тибетцев стал запрет на традиционные похороны умерших. Панчен-лама писал: «Когда человек умирает и не проходит церемонию отпущения грехов, его душа не получает очищения… так обращаться с усопшими жестоко… Люди говорили: «Мы умираем слишком поздно… Теперь после смерти мы будем похожи на собаку, выброшенную из дома!»
Пока панчен-лама в начале 1960-х ездил по стране, тибетцы сильно рисковали, чтобы увидеть его. Они рыдали и выкрикивали: «Не дайте нам умереть с голоду! Не дайте уничтожить буддизм! Не допустите угасания народа Страны снегов!» Письмо панчен-ламы «страшно разгневало» Мао, и он подверг духовного лидера Тибета серьезным наказаниям, включая десять лет тюремного заключения.
Тибету, как и всему Китаю, правление Мао принесло небывалые страдания.
Глава 43
Маоизм выходит на мировую арену
(1959–1964 гг.; возраст 65–70 лет)
В феврале 1959 года Россия подписала соглашение о поставке в Китай средств для производства ядерных подводных лодок. Этот договор ознаменовал пик сотрудничества Кремля с Китаем в сфере передачи технологий. Но даже во время заключения договора Хрущев не отбрасывал мысль об опасности обеспечения Мао такой огромной военной силой.
Один инцидент особенно заставил Хрущева снова хорошенько все обдумать. В сентябре 1958 года американская ракета «воздух — воздух» «Сайдвиндер» сорвалась с тайваньского самолета и упала на территорию Китая, не взорвавшись. Требования Хрущева позволить русским исследовать неожиданно свалившийся с неба современнейший образец военной техники остались без ответа, а позднее китайцы объяснили свой отказ тем, что не смогли найти ракету. Сын Хрущева Сергей, ведущий специалист в этой области, вспоминал:
«Впервые отец почувствовал глубокие трещины, появившиеся в нашей «братской» дружбе. Впервые он усомнился, стоит ли передавать Китаю новейшие военные технологии и учить китайцев строить ракеты и ядерные боеголовки.
…В феврале [1959 года] он решил в первый раз оказать давление, для начала… он отложил передачу инструкции для Р-12 [ракеты]. Это помогло. Ракета [«Сайдвиндер»] немедленно нашлась».
Китайцы разобрали ракету, но главная наводящая система пропала. Хрущев-старший писал в своих мемуарах: «Это было оскорбительно. Любой на нашем месте испытал бы чувство обиды. У нас не было секретов от Китая. Мы давали им все… А они, получив трофей, не захотели с нами поделиться». Хрущев пришел к выводу, что Мао просто использовал Советский Союз в собственных целях и не заботился об интересах коммунистического лагеря в целом. Он почувствовал, что Мао обуреваем страстным желанием править всем миром. Хрущев приказал не спешить с передачей ядерных ноу-хау и 20 июня 1959 года прекратил помощь в создании китайской атомной бомбы.
Этот удар не стал для китайцев фатальным, поскольку у Китая уже были базисные знания и ключевое оборудование для производства атомной бомбы. И все же Мао понимал, что с этого момента вряд ли ему еще что-то удастся получить от Хрущева.
В сентябре Хрущев отправился в Америку — это был первый визит советского лидера. Он верил в реальную возможность мирного сосуществования с Западом. Затем он отправился в Пекин на празднование десятой годовщины правления Мао. Хрущев убеждал китайского лидера проявлять терпимость по отношению к Западу, избегать каких-либо нежелательных столкновений, способных вернуть мир в колею холодной войны, как сформулировал это главный советский идеолог.
В сближении Хрущева с Западом Мао разглядел историческую возможность самому выдвинуться в мировые лидеры всех, кто считает, что мирное сосуществование поддерживает — или замораживает — статус-кво. Время, казалось, было выбрано очень удачно, поскольку процесс деколонизации шел полным ходом. В Африке зародились многочисленные антиколониальные движения, принимавшие форму партизанской войны. Мао был сторонником партизанской войны и считал, что разбирается в ней гораздо лучше Хрущева. Коммунистические партии также казались легкими целями, поскольку практически не надеялись прийти к власти каким-либо путем, кроме насильственного. Мао предусматривал ситуацию, когда «коммунистические партии всего мира перестанут верить в Россию и поверят в нас». Он видел, что есть шанс установить свой собственный «центр мировой революции».
Иметь свой собственный лагерь и не играть роли второго плана на фоне Хрущева было давнишней мечтой Мао. Когда Хрущев начал перекрывать поток военной техники, Мао стал меньше бояться разгневать партнера, но и раскола не желал, ведь Россия пока что оставалась передовой державой в области военных технологий. Только в 1960 году Россия передала Китаю не менее 1010 чертежей — больше, чем в 1958 году. Поэтому Мао сформулировал принцип «пока не осуждать» русских и искал способ выудить у них информацию как можно быстрее. «Через восемь лет Китай станет могущественной державой, — сделал он заявление в высших эшелонах власти, — а Хрущев полностью дискредитирует себя как руководитель».
Как говорил Мао своему близкому окружению в начале 1960 года, сейчас необходимо «пропагандировать мысли Мао Цзэдуна» во всем мире. На первом этапе эта пропаганда не должна быть слишком агрессивной, чтобы, по его словам, не казалось, будто «мы пытаемся экспортировать наше благоуханное нутро» (с коим Мао сравнивал свои «мысли»). В результате эта пропагандистская кампания привнесла в мир маоизм.