В следующем, 1960 году от голода погибли 22 миллиона человек — самое большое число умерших от голода за один год в какой-либо одной стране за всю мировую историю.
В Лушане также окончательно решилась судьба бывшей жены Мао Гуйюань. Двадцатью двумя годами ранее, не в силах выносить бесконечные измены и черствое отношение к себе, она оставила Мао и уехала в Москву. В России у нее случилось психическое расстройство, и она провела два года в провинциальной психической больнице, где содержалась в кошмарных условиях. Она вышла из больницы осенью 1946 года в относительно стабильном состоянии, и ей позволили вернуться в Китай. Гуйюань запретили остаться в Пекине, и во время проведения Лушаньско го пленума она жила поблизости, в Наньчане. Гуйюань выздоровела, но жила одиноко, не имея никакой материальной поддержки. За все эти двадцать два года они с Мао ни разу не виделись.
7 июля 1959 года, в то время, когда Мао следил за Пэном, готовясь нанести удар, у него возник каприз: вождь пожелал увидеть Гуйюань. Мао послал за ней сообразительную жену местного босса, предварительно попросив не сообщать Гуйюань, кто хочет ее видеть, а просто сказать, что она приглашена на праздник в Лушане. Мао сказал посреднице, что «с Гуйюань может произойти рецидив болезни, если она сильно перевозбудится», он прекрасно знал, что психическое состояние бывшей жены неустойчиво и она может не перенести шока. Их дочь рассказала ему, что в 1954 году у мамы уже был подобный рецидив, когда она неожиданно услышала голос Мао по радио (один из очень редких случаев, когда его речь транслировали по радио — за что руководителей радиовещания упрекнули), но ради своего каприза Мао был готов рискнуть здоровьем жены.
Эгоизм Мао дорого стоил Гуйюань. Когда она вдруг увидела его перед собой, нервы ее сдали. Ее состояние ухудшилось, когда на прощание он пообещал снова встретиться с ней «завтра», но на следующее утро, по его приказу, ее насильно увезли домой. На этот раз нервный срыв был сильнее, чем когда-либо. Женщина не узнавала даже собственную дочь, не мылась и не меняла одежду. Время от времени она убегала из дома, подходила к воротам местного партийного штаба, растрепанная, с текущими изо рта слюнями, и требовала ответить, чьи интриги помешали ей снова увидеться с Мао. Полностью она так никогда и не восстановилась.
Глава 42
Тибетцы восстают
(1950–1961 гг.; возраст 56–67 лет)
С момента завоевания Китая Мао был твердо намерен захватить Тибет силой. На встрече со Сталиным 22 января 1950 года он спросил, могут ли советские военно-воздушные силы транспортировать запасы оружия китайским войскам, «которые ведут приготовления к вооруженному нападению на Тибет». Сталин ответил: «Это хорошо, что вы готовитесь к атаке. Тибет необходимо покорить…» Сталин посоветовал заселить Тибет и другие приграничные районы этническими китайцами: «Поскольку этнические китайцы составляют не более 5 процентов населения Синьцзяна, этот процент следует довести до тридцати… По сути, все приграничные территории следует заселить китайцами…» Именно это тогда и делал китайский коммунистический режим.
В 1950–1951 годах двадцатитысячная китайская коммунистическая армия вторглась в Тибет. Однако Мао осознал, что у него нет возможности отправить большее количество солдат, чтобы оккупировать всю территорию. Не было дорог, чтобы обеспечить многочисленную армию продовольствием и вооружением, к тому же солдаты не были приспособлены к климату высокогорья. Поэтому Мао разыграл переговорный процесс, слукавив, что предоставит этому региону фактическую автономию. Притворяясь кротким и скромным, он признал далай-ламу, духовного и государственного руководителя Тибета, главой Тибета, послал ему подарки, например шестнадцатимиллиметровый кинопроектор, и делал успокаивающие заверения тибетской делегации, а сам в это время подгонял строительство двух дорог в Тибет.
В сентябре 1954 года девятнадцатилетний далай-лама приезжал в Пекин с целью посетить механически одобряющее партийные решения Всекитайское собрание народных представителей, членом которого он был назначен. За время его полугодового визита Мао встречался с ним не менее двенадцати раз, стараясь очаровать — и обезоружить — гостя. Помня о его интересе к науке, он говорил: «Я знаю, что вы реформатор, также как и я. У нас много общего», имелась в виду реформа образования. Вот что поведал нам далай-лама: «Мао был опасен тем, что все его слова — полуправда! Полуправда!» Мао не только убеждал и опекал молодого тибетца, он не переставал упрекать и ругать далай-ламу за нежелание понять, что «религия — это яд».
Пытаясь сделать для своего народа все, что в его силах, далай-лама подал прошение о вступлении в Китайскую компартию. Его просьба была отвергнута. Он пытался не раздражать Мао, а вернувшись в Лхасу, летом 1955 года прислал ему письмо с вложенным тибетским цветком. Мао ответил весьма трогательно: «Дорогой далай-лама, я был счастлив получить Ваше письмо… Я часто скучаю по тем счастливым временам, когда Вы были в Пекине. Когда я смогу увидеть Вас вновь?.. Я был так счастлив, когда увидел вложенный в конверт тибетский цветок… В свою очередь я отправляю Вам свой цветок…»
В начале 1956 года, как только две основные дороги в Тибет были построены, Мао начал требовать продовольствие, критиковать религию и принялся конфисковывать оружие в регионе Кхам, прилегающем к Тибету и населенном полумиллионом тибетцев. Народ восстал и к концу марта уже располагал войском численностью более 60 тысяч человек, на вооружении которого находилось более 50 тысяч единиц различного оружия. Волнения молниеносно охватили другие регионы, где основную часть населения составляли тибетцы. На огромных территориях внутреннего Китая шли масштабные военные действия, и Мао решил использовать тяжелую артиллерию и бомбежки с воздуха.
Многочисленность и боеспособность повстанцев продемонстрировали Мао, с какого рода сопротивлением он столкнется в самом Тибете. В сентябре он решил временно отложить свои планы сделать Тибет маоистским.
Тем не менее два года спустя, в 1958 году, масштабы продовольственных реквизиций по всей стране резко возросли, подстегнув отчаянное сопротивление в Тибете и четырех провинциях Западного Китая со значительным тибетским населением — Ганьсу, Цинхае, Юньнани и Сычуани; здесь везде прошли вооруженные восстания, в которых принимали участие многие десятки тысяч человек. Многие тибетцы умудрились сохранить огнестрельное оружие, необходимое скотоводам, чтобы заработать себе на жизнь. У них также имелись лошади, обеспечивавшие мобильность. Но самое главное — все они остро ощущали свою самобытность, свой язык и религию, что позволяло им организовывать все тайно.
В Цинхае, по площади большем, чем вся Франция, восстания распространились по всей провинции. 24 июня Мао отдал приказ немедленно подавить восстание. В то же самое время он объявил своим армейским начальникам «быть готовыми к тому, что восстание охватит весь Тибет». Вождь ясно дал понять, что хочет жесткого, силового решения проблемы. 22 января следующего года он записал: «Прежде чем вопрос решится окончательно, в Тибете наверняка будет полномасштабная, кровопролитная война. Правители Тибета… сейчас располагают десятитысячной повстанческой армией с высоким боевым духом, и они — наши опасные враги. Но это… хорошо, потому что именно это решит нашу проблему военным путем». Мао говорил: «Они дали мне предлог для развязывания войны». Месяц спустя он написал: «Чем мощнее мятеж, тем лучше».
10 марта 1959 года, когда прокатился слух о том, что китайцы хотят похитить далай-ламу, в Лхасе вспыхнул мятеж. Тысячи демонстрантов прошли по городу, скопились перед дворцом далай-ламы, скандируя: «Китайцы, убирайтесь!» На следующий день Мао прислал телеграмму с приказом позволить далай-ламе скрыться. Мао просчитал, что убийство далай-ламы всколыхнет мировое общественное мнение, особенно в буддистских странах и в Индии, которую он обхаживал. В ночь на 17-е далай-лама бежал из Лхасы и отправился в Индию. Когда информация о его побеге подтвердилась, Мао сказал своим людям: «Вы должны удержать наших врагов в Лхасе до прибытия основных сил, и тогда мы сможем окружить и стереть противника с лица земли».
Военные действия сопровождались грандиозной пропагандистской шумихой. 7 апреля Мао навел справки о тибетских традициях. Особенно его интересовало, применяет ли тибетский правящий класс пытки и действительно ли с ослушавшихся монахов заживо сдирают кожу и перерезают им сухожилия. 29-го числа, следуя указаниям вождя, началась новая волна информационной кампании, преподносящая Тибет как чудовищный край, где жестокие пытки вроде вышеупомянутых плюс выдавливание глаз применяются ежедневно. В комплекте с древними предрассудками эта пропаганда произвела нужный эффект, и Мао удалось посеять в умах людей мысль о том, что Тибет — варварская земля.
У старой тибетской теократии были свои темные стороны, но режим Мао был гораздо более жестоким и больше страданий приносил народу. Это видно из письма в 70 тысяч слов, направленного Чжоу Эньлаю вторым по рангу духовным лидером Тибета, панчен-ламой, в 1962 году. В этом письме описывались события 1959–1961 годов. Письму придает особый вес тот факт, что поначалу панчен-лама приветствовал вступление войск Мао в Тибет и даже положительно отреагировал на подавление Лхасского восстания в 1959 году. Более того, сам Чжоу признал точность изложенного в этом письме.
Мао наложил такое бремя на тибетскую экономику, какого Тибет в принципе не мог вынести. Панчен-лама отмечал, что «в прежние времена не ощущалось такой нехватки продовольствия… никто не умирал от голода». Однако в 1959 и 1960 годах «забрали слишком много зерна, конфисковали даже продукты и тсампу [ячменную муку, основную еду тибетцев] из мешков с пожертвованиями, которые люди несли в храмы». Реквизиции были вопиющими: «Конфисковали почти весь резерв мяса и масла… Не было растительного масла для ламп, даже дров… Чтобы выжить, многим скотоводам пришлось съесть большую часть своих стад». Людей сгоняли в столовые, где кормили «сорняками, даже несъедобной корой деревьев, листьями, корешками трав и семенами». Традиционная мясная еда стала редким деликатесом. Здоровье народа серьезно ухудшилось. «Самая незначительная инфекция вроде простуды… вела к массовой смертности. Огромное количество людей умерло непосредственно от истощения… Уровень смертности был ужасающим. Такого страшного голода никогда прежде не было в истории Тибета».
Это письмо панчен-лама писал, проезжая по тибетским регионам. В Цинхае он обнаружил, что у людей отняли даже миски. «В прежнем обществе даже у нищих была посуда», — отмечал панчен-лама. Даже при Чан Кайши и мусульманском военачальнике Ма Буфане тибетцы в Цинхае «не были так бедны, что не могли позволить себе мисок для еды!». Позднее в поисках пропитания люди даже пытались врываться в трудовые лагеря и тюрьмы.