Потерпело фиаско и другое начинание Мао, которое поглотило много энергии крестьянства и обернулось сущим бедствием, — его указание о том, что весь народ должен «производить сталь». Для программы преобразования страны в сверхдержаву требовалось громадное количество стали, и сталь же была мерой Мао для статуса сверхдержавы. Когда он похвалялся коммунистическим лидерам в Москве в 1957 году, что Китай может «перегнать Британию в течение пятнадцати лет» (впоследствии он сократил этот срок до трех лет), и когда он говорил китайцам о своей уверенности в том, что Китай может «обогнать Америку» за десять лет, он имел в виду производство стали. На 1958 год Мао поставил в план выпуск 10,7 миллиона тонн стали. То, каким образом он пришел к этой цифре, прекрасно иллюстрирует вообще методы его расчетов в экономике. Сидя в своем бассейне в правительственной резиденции Чжуннаньхай, Мао 19 июня 1958 года спросил докладывавшего ему министра металлургии: «В прошлом году выпуск стали составил 5,3 миллиона тонн. А вы можете эту цифру удвоить в текущем году?» Не осмеливавшийся никогда возражать чиновник ответил: «Так точно». Так и появилась эта норма.

Металлургическим заводам и связанным с ними производствам вроде каменноугольных шахт было приказано максимально увеличить выпуск продукции. Все производственные правила и доводы здравого смысла отбрасывались прочь. Оборудование было загружено до всех мыслимых пределов и работало на грани аварии, которые и случались. За несколько месяцев в результате нескольких серьезных производственных происшествий погибло более 30 тысяч человек. Экспертов, которые взывали к здоровому смыслу, подвергли гонениям. Мао задавал тон для дискредитации разумных доводов, утверждая всенародно, что на знания и опыт «буржуазных профессоров» надо обращать внимания не больше, чем на собачье пуканье, что они «не стоят ничего, заслуживают только презрения, насмешек, неуважения…».

Даже работая на пределе производственных возможностей, существующие металлургические заводы не могли выполнить поставленные Мао цели. В ответ на это он приказал всему населению страны строить «металлургические печи на задних дворах». Как сухо заметил Мао, 90 миллионов человек «принудили» к созданию таких «домен», которые Хрущев вполне справедливо обозвал «самоварами» и которые производили отнюдь не сталь, но чугун весьма низкого качества, если вообще работали.

Чтобы снабдить эти «домны» сырьем, население обязали жертвовать буквально каждым куском металла, который имелся в хозяйстве, не разбирая того, использовался ли он в нужных для производства или даже необходимых предметах. Сельскохозяйственные орудия, даже водяные цистерны, крушились и переплавлялись наряду с кухонной утварью, железными дверными ручками и женскими заколками. Правительственный лозунг гласил: «Сделать одну кирку — уничтожить одного империалиста, а спрятать одну иголку — укрыть одного контрреволюционера».

И снова рушилось множество крестьянских домов по всему Китаю, а их обитатели лишались крыши над головой, во имя того, чтобы пустить дерево стен и солому с крыш в качестве топлива в ненасытные жерла «домен», дымящих на задворках. На склонах гор и холмов, как на более доступных местах, были изведены все леса. Спустя десятилетия такое варварское отношение к природной растительности обернулось опустошительными наводнениями.

Эти «домны» требовали постоянного обслуживания, на них приходилось тратить значительное количество рабочего времени. Десятки миллионов крестьян и изрядная часть тяглового скота были оторваны от сельскохозяйственных работ, во многих местах на полях работали только женщины и дети. К концу года сельскохозяйственное производство потеряло около 10 миллиардов трудодней, что составляло примерно одну треть времени, необходимого для обычного производства зерна. Хотя в общем урожай в 1958 году был несколько выше, чем в 1957, количество собранного зерна не увеличилось.

По мере приближения конца года, в ожидании результатов проекта повышения выпуска стали Мао становился все нетерпеливее. Каждый раз, когда он встречался с людьми в правительстве, ответственными за осуществление своего плана, он на пальцах подсчитывал количество дней, оставшихся до подведения итогов, и понукал их: «Мы должны добиться этого!» К 31 декабря 1958 года цифра в 10,7 миллиона тонн стали была достигнута, но Мао в разговоре со своими ближайшими соратниками признался, что «только 40 процентов от всего количества представляет собой качественная сталь», а более 3 миллионов тонн не может быть пущеро в дальнейшее производство. Причем вся «хорошая» сталь была выпущена на обычных металлургических заводах, а продукция «домен на заднем дворе» — никому не нужный хлам. Все же предприятие в целом, гигантские затраты ресурсов и человеческого труда породили дальнейшие убытки. Так, в одном районе местные власти перехватили транспорт с импортными высококачественными сплавами из СССР и затем пустили их в переплавку, чтобы иметь возможность доложить о резко возросшем выпуске местных «домен», которым было присвоено почетное звание «Ган те вэйсин» («Стального и чугунного спутника»). Оценка, некогда данная Мао самому себе, оказалась как нельзя более точной: «Негоден для созидания, но великолепен для разрушения».

Мао пустил на ветер значительную часть технологии и оборудования, закупленного в Советском Союзе, а также растранжирил впустую опыт сопровождающих специалистов. Оборудование зачастую стояло мертвым грузом, потому что отсутствовала гигантская промышленная инфраструктура, которая для него требовалась. Установленное же и запущенное в действие оборудование работало в режиме перегрузки, зачастую все двадцать четыре часа в сутки, а профилактические и регламентные работы не проводились, поскольку считались бесполезными. Мао поощрял игнорирование всех и всяческих предписаний и говорил тем китайцам, которые обучались, работая с советскими специалистами, что они не должны быть «рабами» опыта русских. Все призывы советских специалистов к здравому смыслу пропадали втуне. Даже настроенный очень прокитайски руководитель всех советских экспертов Архипов получил резкую отповедь. Он поведал нам: «В 1958 году я попросил Чжоу Эньлая и Чэнь Юня попытаться убедить Мао, чтобы он хранил свои идеи при себе, но Мао не стал их слушать… Они сказали мне: «Очень жаль, но Мао не согласен с советской стороной». Заместитель Председателя Совета Министров СССР Александр Засядько, эксперт в области металлургии и шахтных установок для баллистических ракет, посетил Китай в июне 1959 года и затем докладывал Хрущеву, что «они все пустили на ветер».

К концу 1958 года число крупных предприятий, ориентированных на выпуск военной продукции и находящихся в стадии строительства или монтажа оборудования, достигло ошеломительной цифры в 1639 объектов, и при этом лишь 28 из них были закончены и начали хоть что-то выпускать. Многие вообще так и не завершились по причине нехватки основных материалов, таких как сталь, цемент, уголь или электроэнергия. Сам правящий режим называл такие объекты «седобородыми старцами». Мао оказался единственным правителем в истории, который столь «эффективно» воспользовался предоставленными ему помощью и опытом.

Все это оборачивалось крахом самых заветных мечтаний Мао. Головоломная скорость индустриализации, заданная им, оказывалась губительной для качества и порождала долгосрочные проблемы, что, в свою очередь, становилось чумой, поражавшей военную промышленность в течение всего периода его правления. В Китае выпускались самолеты, которые не могли летать, танки, которые не могли двигаться по прямой (на одних учениях у танка заклинило управление, он развернулся и выстрелил по группе высокопоставленных наблюдателей), и корабли, которые представляли собой большую опасность для своего собственного экипажа, чем для врагов Китая. Когда Мао решил подарить вертолет вьетнамскому лидеру Хо Ши Мину, то представители завода, выпускавшего его, боялись, что он может разбиться, еще не долетев до границы.

Четырехлетний «большой скачок», по сути, стал грандиозной растратой как природных ресурсов, так и человеческих усилий целой страны, уникальной по своему масштабу в современном мире. Однако большая разница между режимом Мао и другими расточительными и неэффективными режимами состояла в том, что большинство из них ограбляли свое население после труда относительно низкой производительности и менее систематически, тогда как правление Мао сначала безжалостно выжимало из людей все силы, а затем проматывало плоды их труда.

Мао требовал от народа лихорадочного темпа работы, культивировал непрекращающееся соперничество, заставляя людей конкурировать друг с другом. Полуголодные и измотанные работой мужчины, женщины и дети должны были бегом таскать тяжелые корзины с землей, также бегом переносить с места на место другие тяжести, причем делать это в любую погоду, в палящий зной и в пронзительный холод. Крестьянам приходилось также бегом доставлять по горным тропам воду для полива полей, с раннего утра и до позднего вечера. Они должны были всю ночь напролет поддерживать огонь в бесполезных «домнах» на задворках своих дворов. Мао называл такой стиль работы «коммунистическим духом». Во время одного из своих срежиссированных выступлений 6 ноября 1958 года он заявил, что крестьяне не хотят устраивать перерывы для отдыха («даже если они чувствуют, что им надо отдохнуть, они не делают этого»), а затем проявил показное великодушие и объявил формулу оптимального рабочего дня: «С 1 января 1959 года будет так: гарантированные 8 часов сна, 4 часа на еду и перерывы, 2 часа политического просвещения [то есть идеологической обработки]… 8–4–2–10», причем 10 часов отводилось для работы. В том же самом щедром тоне он даровал и несколько выходных дней: два в месяц и пять выходных для женщин (на два больше того, что он первоначально думал разрешить).

На самом деле эта крошечная уступка частично была результатом докладов об эпидемиях, которые Мао воспринимал очень серьезно, не в последнюю очередь потому, что они отрицательно действовали на рабочую силу. Один доклад, который произвел на Мао особенно сильное действие, сообщал об эпидемии тифа поблизости от Пекина. Он потребовал «резко снизить заболеваемость» с тем, чтобы люди «могли каждый день ходить на работу».