При последних словах старый священник даже отшатнулся и неожиданно тонко-писклявым голосом вскрикнул:

— Да как вы смеете говорить такое?

— Разве вам что-либо докажешь? Вы на их стороне. А то, что сегодня… Это от нежелания отягощать свою душу чужими преступлениями. Да что там говорить! — Просенков устало махнул рукой.

— Вы глубоко заблуждаетесь, молодой человек, — взял себя священник в руки. — Я знаю, что вы сотрудник губернской ЧК или ГПУ, как теперь говорят. А крови… крови я действительно видел много в гражданскую войну… Сколько же можно убивать?!

— А откуда вы меня знаете? — насторожился Просенков.

— Случайность и сходство ваше с покойным Свешниковым. Вообразите, что я, верующий, почувствовал, когда на рождество средь бела дня столкнулся на улице с похороненным мной человеком! Я сначала хотел убежать, потом, не знаю зачем, пошел следом за вами до ЧК. А там у входа вас по фамилии окликнули. Я не знал, чему верить: своим глазам или памяти. Но припомнил одну деталь: у покойного на правой руке был небольшой шрам. У вас его нет. Выходит, вы действительно другой человек…

— Значит вы, отец Порфирий, против убийства?

— Против. Но бог один знает, что делает.

— А епископ?

— Что епископ? Эти четки меня просили передать его преосвященству в Сарканде. Отправитель — пожилой верующий человек Чернышев. Четки эти он брал с верой в их святость, чтобы приложить к больному.

— И вы, православный священник, верите, что четки — нужны для исцеления больного?

— Дались тебе эти четки, молодой человек, — проворчал отец Порфирий. — Конечно, епископ не верит в талисманы, но нельзя же отнимать веру в исцеление у больного. А на какие другие цели можно использовать кипарисные четки?

Священник покрутил четки, а потом протянул их Просенкову. Тот внимательно осмотрел их. Да, четки были копией тех, что лежали у Сажина в сейфе. А вдруг…

— Смотри, батюшка! — с этими словами Просенков крутнул четку, похожую на желудь. Послышался тихий скрип — и на глазах удивленного священника Просенков вынул из крохотного тайничка туго скатанную бумагу.

— Ну, что я говорил?!

— Так, может, там молитва? — пытался возразить отец Порфирий, хотя в голосе его не чувствовалось прежней уверенности.

— Прочтите, если это молитва, — развернул Просенков тугой катышок.

— Да тут бессмыслица какая-то, — с недоумением и досадой проговорил священник.

Попросив остановить лошадь, Просенков достал карандаш, листок бумаги и внимательно, четко, буква за буквой переписал текст, потом аккуратно свернул листок, вложил в тайничок и, приведя четки в прежний вид, отдал их священнику. Некоторое время Просенков раздумывал, потом начал читать буквы и переписывать их в какой-то последовательности.

Отец Порфирий распряг лошадь и, привязав ее вожжой за телегу, опять разложил холстинку и оставшиеся от полдника припасы.