Палуба на самом деле была пуста. Нос корабля клевал огромные волны. Шторм творился поистине сокрушительный. Нос и корму заливало. Мы кинулись к кормовой надстройке и еще прежде, чем нам удалось достигнуть ее, поняли, отчего исчезла команда, а нам дали возможность освободиться.

– Мы на подветренном берегу! – перекрывая рев бури, прокричал Элзевир.

Он воздел руку, указывая мне на что-то вверху, и мне открылся весь масштаб бедствия. На судне, по которому яростным молотом колотило море, все паруса, кроме штормового штекселя, были сорваны. Жалкие их останки трепыхались на реях, словно горестные воспоминания о навсегда утраченном. Да и штормовому штекселю жить оставалось, похоже, недолго. Скрипы его смахивали на стоны умирающего, и время от времени он хлопал с оглушительностью ружейных выстрелов. Лежали мы носом в море, но двигались, несмотря на это, назад. И каждая из накатывавших огромных волн вздымала правую корму, отчего бриг совершал то и дело круговые прыжки.

Элзевир указал, куда мы неслись вперед кормой. Туман вместе с льющимся сверху дождем и соленой взвесью не давал простереться взгляду на дальнее расстояние, но все-таки мне удалось заметить белую линию, похожую на кайму из морской пены. И справа по борту она виднелась. И слева. Знающий море поймет без труда, сколь ужасны были слова Элзевира насчет подветренного берега. От упоения свежим морским воздухом и обретенной внезапно свободы не осталось и тени. Меня пробирала дрожь в предчувствии неминуемой гибели. Тщетны были надежды, связанные с избавлением от рабства. Смерть, которой не ожидал я в ближайшие пятьдесят лет, вплотную ко мне приблизилась, и расстояние между нею и мной сокращалось каждую минуту еще на год.

– Мы на подветренном берегу! – проорал опять Элзевир.

Вот, значит, что представляла собой эта каемка пены. До катастрофы нам оставались каких-нибудь полчаса. Мысли мои закрутились столь же неистово, как крутилось вокруг нас море. Самые дикие и невероятные предположения и вопросы посещали меня. На какой берег нас сносит? Утес с твердокаменным ликом, крутизна которого обрывается прямо на глубину, или пологую песчаную вязкость, где мы сядем на мель, и волны в течение многих часов примутся избивать наш корабль, пока не довершат его гибель? В первом случае сокрушительный удар принесет нам мгновенную смерть, второй оставляет призрачную возможность выжить.

Мы находились в заливе. Об этом свидетельствовала широкая белая полоса прибоя в форме полумесяца. Бриг кружился в центре его, как обессиленный путник, потерявший ориентацию. Элзевир крепко держал меня за руку, сам тоже крепко вцепившись в надпалубное ограждение и пристально глядя, что происходит слева по борту. Я посмотрел в ту же сторону. Правый рог полумесяца, заволоченный густой полосой тумана, казался белой бесплотной тенью. Тем не менее мне сразу же стало ясно, что там на самом деле. За мраком, поднятым бурей и стеною льющим дождем, вырисовывались контуры высокого берега. Мутный занавес вдруг чуть раздвинулся, словно специально отдернутый на мгновение исполинской рукой, чтобы мы с Элзевиром смогли увидеть склон утеса, торчащего из воды, как задранная вертикально вверх гигантская голова аллигатора. Мы потрясенно уставились друг на друга и выкрикнули в один голос:

– Мыс Снаут!

Едва нам удалось его разглядеть, он снова скрылся из вида, однако мы знали, что не ошиблись. Слева по борту сокрушаемого гигантскими волнами брига маячил берег Мунфлита, а мы находились в заливе Мунфлит! Сноп сладко-горестных ощущений обрушился на меня. Было невероятно спустя столько лет изгнания и каторги снова вернуться сюда. Как же близко от нас находилось все, что нам было близко и дорого. Родные места лежали лишь в миле воды от брига, однако вода эта ревела и бушевала, суля нам смерть почти на подходе к вожделенной земле. Тем не менее лицо Элзевира, скованное все годы нашего каторжничества гримасой непроходящей грусти, при виде Снаута вдруг разгладилось, и он почти радостно произнес, наклонившись к моему уху:

– Не иначе как Дланью Свыше нас привело домой. И по мне будет лучше утонуть вблизи Мунфлита, чем дальше жить каторжником. А потонем мы не позднее, чем через час. Так что поборемся, пока можем, за жизнь как мужчины.

Он умолк, затем с явным усилием выдавил из себя:

– Мы пережили вместе много плохих времен. Глядишь, вдруг и снова выдержим.

Остальные узники тоже успели выбраться снизу и стояли, охваченные безумной паникой, на корме. Сухопутные люди робеют даже от легкого шторма, а творившееся сейчас было способно загнать душу в пятки самому опытному мореходу. Мокрые от накатывавших на палубу волн, наши товарищи по заключению доковыляли, едва удерживаясь на ногах, до Элзевира, и по тому, как сгрудились перед ним, легко было понять, что лишь на него, который знает толк в морском деле и не утратил самообладания, возлагают они надежду спастись.

Капитанская шлюпка и тузик исчезли. Ими наверняка воспользовалась для бегства с брига команда голландцев, как только стало понятно, что он оказался в заливе и обречен дрейфовать навстречу гибельным скалам. На палубе, посередине, остался лишь полубаркас. Вероятно, команда сочла его слишком тяжелым для борьбы со столь устрашающим штормом. Жадные взгляды узников тем не менее обратились к нему. Несколько человек схватило Элзевира за руки, другие, лежа на палубе, обнимали его колени, умоляя на все лады, чтобы он показал им, как спустить лодку на воду.

– Друзья! – перекрикивая шум бури, ответил им Элзевир. – Любой, кто отважится плыть в ней, погибнет. Я здесь родился, знаю эти места, но ни разу еще не видел, чтобы хоть кто-то сумел добраться в этаком море на лодке куда-нибудь, кроме дна. Вы просите моего совета, так вот он: оставайтесь на судне. Через полчаса оно уже будет на рифах. Я встану за штурвал, постараюсь вырулить так, чтобы каждому выпал шанс добраться до берега, и спаси Господь тех, кто утонет.

Я полностью разделял суждение Элзевира. Бриг покидать в такой ситуации было нельзя. Но обезумевшие от отчаяния и страха несчастные существа ничего не желали слушать. Им требовалось спасаться на лодке, и точка. Тем более что иные из них по пути к нам завернули туда, где хранился запас спиртного, окончательно задурив себе головы. Именно они воодушевляли остальных на спуск полубаркаса, который, по их словам, принесет всем спасение. Когда же тяжелая волна, ударив по палубе, смыла огромный кусок левого фальшборта, им показалось, будто сама судьба способствует спуску лодки. Элзевир вновь попытался остановить их, но тщетно. Лодка была весьма тяжела, однако, объединив усилия, они сумели ее дотолкать до образовавшегося пролома в фальшборте. Элзевир, видя, что они любой ценой намерены осуществить задуманное, объяснил им, как управляться с лодкой на таком море, а затем обеспечил штурвалом крен бригу. Лодка со всеми ее седоками сползла на воду. Никто из них не умел как следует грести. Несколько человек призывали криками нас с Элзевиром присоединиться к ним, кто из искреннего расположения к Элзевиру, а кто надеясь заполучить опытного моряка. От прочих услышали мы на прощание проклятия и пожелания поскорее утонуть из-за своего английского упрямства.

На бриге теперь остались только мы двое. Нам было видно, как лодка вышла из-под защиты брига, но, несмотря на остервенелую работу веслами, гребцам едва удавалось ее удерживать курсом на море. Затем она вовсе исчезла из поля нашего зрения.

Элзевир попросил меня помочь ему со штурвалом. Нам удалось его зафиксировать, и я знал зачем. Утратив надежду, что направление ветра изменится, Элзевир направляет бриг к берегу.

Судно было повернуто бортом к волнам и носом к ветру, но по мере того, как ветер наполнял штексель, крен стал выравниваться, и мы взяли заданный курс. Спустилась ночь, по-ноябрьски темная. Мы видели только белую окаемку пены на рифах, и по мере нашего приближения к берегу она делалась все отчетливее. Ветер дул яростнее прежнего, и столь же яростные удары наносили волны по бригу. День, угаснув, стер с них желто-серый тон, и казалось, что нас преследуют огромные черные горы с белыми вершинами. Каждый из этих валов норовил нас сокрушить. Дважды это едва не случилось, и мы, оглушенные, захлестнутые по пояс бурлящим ледяным потоком, лишь чудом спаслись, удерживаясь что было сил за штурвал.

Белая линия становилась все ближе. Вой ветра и шум прибоя перекрывал оглушающий рокот гальки, которую волны с каждой своею атакой на берег засасывали вглубь моря. Последний раз такой дикий рокот я слышал очень давно одной летней ночью, когда еще мальчиком дома у тети полупроснулся от шума в своей маленькой белой спальне. «Быть может, кто-то сейчас, внимая звукам далекой бури, подбросил свежее полешко в очаг, вознося благодарность Создателю, что не вынужден сам бороться за жизнь в заливе Мунфлит», – подумалось мне. Я живо представил себе, что происходит на берегу. Рэтси с контрабандистами наверняка заметили «Аурунзебе» еще в полдень, а может и раньше, следили с тех пор, не меняется ли направление ветра на восточное, что единственное было способно спасти судно, которое занесло бурей в Мунфлитский залив, но положение оставалось прежним. Ветер продолжал дуть южный, с корабля срывало один за другим паруса, он, крутясь, приближался к берегу, по деревне пошли разговоры, что столкновения с мысом Снаут ему не избежать, а значит, к заходу солнца на берегу собралась толпа мужчин, готовых на риск ради спасения наших жизней. Они будут делать для нас все, что только в их силах, но если крушение произойдет, не откажутся и от возможности поживиться. Я живо представил себе среди этой толпы спасателей Рэтси, и Деймона, и Тьюкбери, и Лавера. Вполне вероятно, и пастор Гленни там, и, быть может, даже…