Я, опустившись на колени, начал просеивать сквозь пальцы землю вокруг цветка. Тщетно. Камень не провалился в клумбу. Его там попросту не было.

Тогда я подошел к Элзевиру и принялся убеждать его, что если мы под прикрытием штокроз зажжем спичку, а я потом ее пламя прикрою ладонями, никто его не заметит, зато мне наконец удастся найти бриллиант. Он мою просьбу исполнил, хотя сам в удачу не верил. И, протягивая мне спичку, тихонько сказал:

– Оставь этот камень, парень. Пусть его. Либо ты место неверно приметил, либо другие до нас тут уже побывали. Как ни крути, видать, свыше уж так решено, что не должны мы больше его касаться. И к лучшему. Брось попытки. Пойдем домой.

Рука его легла на мое плечо, в голосе слышалось столько искренности и мольбы, словно со мной говорил не здоровенный силач, а женщина. Но мне было не до увещеваний. Я вырвался и, держа в сложенных ковшиком ладонях горящую спичку, устремился обратно к цветку. Пламя осветило землю под ним. Дальнейшие поиски были действительно бесполезны.

Мягкий коричневый перегной оказался местами слегка придавлен, и мне не пришлось особо гадать при виде следов от обуви небольшого размера и широкого каблука, кто наведался сюда до меня. Каждый в детстве наверняка читал историю о Робинзоне Крузо, которого кораблекрушение занесло на необитаемый остров. Долгое время ему казалось, что там, кроме него, нет людей. И вот однажды он обнаружил на песке отпечаток человеческой ступни. Велико было его потрясение. Но полагаю, что даже он, обнаружив себе подобного на затерянном острове, был поражен куда меньше, чем я, когда пламя спички выхватило след от изящных лаковых туфель с серебряными пряжками и высокими скошенными каблуками.

Алдобранд побывал здесь до нас. Следы его вели к центру клумбы. Я, бросив спичку, втоптал ее в землю, отступил к тому месту, где дожидался меня Элзевир, взял его за руку и злым шепотом резко выдохнул:

– Алдобранд уже сюда сунулся и украл драгоценность.

Клокоча от ярости, я смотрел на освещенную решетку жалюзи в окне с балконом.

– Ну, стало быть, кончено, и сомнений нет, – ответил мне Элзевир. – Камень больше не наш. Поздравим себя с избавлением от него и поторопимся восвояси.

Он развернулся в сторону садовой ограды. Мне бы последовать его примеру, но я по-прежнему не был готов отказаться от сокровища и встал на стезю, которая привела нас к крушению.

При свете, который шел из забранного жалюзи окна, я увидел, что ветви груши, росшей вплотную к нему, толсты и можно ими воспользоваться как ступеньками. Ком, подступивший к горлу от горечи и разочарования, мешал мне говорить.

– Элзевир, – с трудом выдавил я из себя. – Невмочь мне уйти, пока не увижу, что он там делает, у себя в комнате наверху. Заберусь на балкон и гляну сквозь прорези. Вдруг старика там сейчас вовсе нет, а наш камень лежит на столе. Тогда мы сможем его забрать.

И я устремился прямиком к дому, лишив Элзевира возможности даже слово произнести против. Словно невидимая, но властная сила гнала меня к камню. Разверзься в тот момент у меня под ногами пропасть, и то попытался бы перепрыгнуть.

Бояться, что кто-нибудь нас заметит, не приходилось. Все окна, кроме одного, в кабинете ювелира, были плотно закрыты ставнями. Шаги заглушали мягкая земля и трава. Я даже поступи Элзевира не слышал, хотя не сомневался, что он идет следом за мной. Одолеть грушу оказалось гораздо труднее, чем представлялось мне издали. Ветви ее были чересчур плотно прижаты к дому, опору для рук и ног я на них едва находил, и, пока лез вверх, с дерева шумно срывались недозрелые плоды. Я останавливался, прислушиваясь, не встревожило ли это кого-нибудь в доме, но вокруг все тонуло по-прежнему в гробовой тишине. Наконец, мне удалось уцепиться за парапет балкона. Еще усилие – и я встал на него.

Восхождение это порядком меня измотало, но, не дав себе ни секунды отдыха, я подался вплотную к решетке жалюзи. Разглядеть сквозь нее, что творится внутри, труда никакого не составляло. Одна из прорезей пришлась прямиком на уровень моих глаз. Комната мне открылась как на ладони. Ее освещало множество свечей, горевших в канделябре на столе и в настенных бра. На столе с дальней стороны от меня сидел лицом к окну Алдобранд. Точно так же, как когда мы услышали от него, что бриллиант наш поддельный. Я пристально смотрел на него. Обрати он внимание на окно, наверняка натолкнулся бы на мой пронзительный взгляд.

Прямо перед торговцем лежал на столе бриллиант. Наш бриллиант. Мой бриллиант. Это меня окончательно убеждало: он не подделка, а подлинный. И на столе он лежал не один, а в окружении еще дюжины прочих ограненных драгоценных камней. Разложенные на небольшом расстоянии друг от друга, они сияли и переливались, но мой был раза в три больше самого крупного из них и затмевал их яркостью своего блеска, отражая все свечи, горевшие там, и брызжа лучами из каждой своей грани. Подобное чудо не перепутать ни с чем. «Ну разве я не король бриллиантов? – казалось, взывал он ко мне. – Разве я не твой бриллиант? Разве не заберешь ты меня опять? Не вырвешь из рук этого презренного обманщика?»

Я смотрел только на свою драгоценность, однако у меня не было никаких сомнений, что Элзевир находится рядом со мной. Он не позволил бы мне рисковать одному и явно стоял совсем близко, готовый при первой необходимости броситься мне на помощь. Это меня почему-то вдруг привело в раздражение, и я без малейшей признательности за такую преданность подумал высокомерно: «Мне что же, теперь ни рукой, ни ногой не дозволено двинуть самостоятельно? Вечно буду на поводке у него?»

Торговец, чуть посидев с задумчивым видом, начал один за другим складывать камни вплотную к нашему бриллианту. Кажется он пытался составить из них какую-то композицию, но ни один не шел в сравнение с ним. Яркость нашего бриллианта была подобна сиянию солнца, а остальные поблескивали не больше, чем звезды на ночном небе.

Старик переложил камень на чашу весов, стоявших перед ним на столе, и принялся тщательно его взвешивать, не меньше дюжины раз, добавляя в чашу противовеса и убирая из нее бронзовые гирьки. Наконец результат его вроде удовлетворил. Он занес его ручкой в тетрадь, переплетенную бараньей кожей, а затем произвел какие-то вычисления на отдельном листке. Все на свете бы отдал тогда, чтобы увидеть начертанные там цифры, несомненно, обозначившие стоимость бриллианта и ожидаемый доход от его продажи.

Зажав камень между большим и указательным пальцами, старик начал вертеть его в разные стороны, ловя лучи света. Я готов был проклясть изумленно-восторженное выражение, с которым этот обманщик любовался нашим сокровищем. Подлец к тому же еще улыбался, явно смеясь над двумя простофилями-моряками, которых ему нынче вечером удалось так легко надуть.