Только теперь, сидя в летнем кафе и вполглаза разглядывая Андрея, Тамиэль окончательно понял, почему Сатана остановил его там, в лесу. Почему опять отказался от жертвы. Да, Хозяин умен! Умен не человеческим разумом, а вселенской, предвечной, космической мудростью! Зачем давить ничтожную пчелку, когда она может вывести к улью, полному меда?

Итак, что мы имеем. Поиск чудотворного креста оказался задачей не легкой. Тем более что ищут его уже как минимум трое – Тамиэль, Андрей и Светлана. И Сергею что-то очень уж интересно. А значит, идя по следу, не избежать досадных накладок, которые могут обернуться и крупными неприятностями. Хорошо вот, что в церковь первым сходил Тамиэль – там ему было проще. Но зато Андрей теперь, скорей всего, знает, что он туда приходил – поп, конечно же, нафискалил. А могло быть такое, что вообще бы приперлись одновременно! Здравствуйте, вот это сюрприз! Нет, так нельзя.

Повелителю нужен крест, волшебный крест, который отдаст свою силу ему. Вот пускай другие и ищут. А когда найдут… Не если – когда! Сатана, явившись в развалинах, ясно сказал – «когда». Значит, найдут – и вот тут Тамиэль будет рядом. Потому что он будет рядом всегда. Он умеет быть незаметным. Он умеет казаться таким же, как все. Его не узнают. А он знает все. По крайней мере, что нужно.

Только вот этого нового друга Андрея, Серегу, следует опасаться. Тертый калач. Похоже, что-то подозревает. Вон как зыркал по сторонам, когда Андрей рассказывал о том, что видел в развалинах. Словно почувствовал за соседними столиками толпы шпионов. Это Андрей, простая душа, о своих похождениях в голос вещал, словно на сцене. А Сергей – тот еще конкурент… Но ему распятье дорого только как ценность материальная. И такого помощника, как Хозяин, у него, конечно же, нет. Так что в случае чего сделан он будет на раз. Ну – на раз с половиной. Но лучше бы вообще досадного случая не было.

***

Дом Шатунова, известного на весь район краеведа, в отличие от избушки Полины Андреевны в деревне Сосновка, был очень ухоженным и каким-то мужским. Наверное, потому, что здесь на каждом шагу ощущалась умелая мужская рука. Добротный забор, крашенный суриком. Железные ворота на толстенных столбах. Залитый бетоном двор, просторный кирпичный гараж… Все здесь носило следы заботы и трудолюбия. И сам дом, конечно же, выглядел очень солидно и респектабельно, хотя лет ему было немало. За гаражом и за домом раскинулась яблоня, оттуда тянулся запах цветов и травы, но здесь, во дворе, царил строгий порядок – как на армейском плацу.

Светлана уже рассказала Андрею, что Евгений Васильевич живет с семьей сына. А сын еще не на пенсии. Более того, работает в городе на хорошей денежной должности. Так что заботиться о хозяйстве здесь было кому. Пока еще было – сыну краеведа под шестьдесят, а внуки трудились один на Дальнем Востоке, другой – в безразмерной Москве, и возвращаться вроде не собирались.

Шатунов, оказавшийся сухопарым аккуратненьким старичком в толстенных очках, встретил гостей радушно. По натуре своей он был человек деловой и общительный, но в последнее время болезни и возраст уже не часто выпускали его из дома. И, наскучавшись в тишине родных стен – и сын, и сноха с утра до ночи работали – старик был искренне рад гостям.

– Заходите, заходите, – суетился он, приглашая Свету с Андреем в комнату. – Я, знаете, все один да один… Вы бы, Светлана, почаще старика навещали. Я многое вам хотел рассказать…

Минут через двадцать Андрей вспомнил, как Евгений Васильевич рассказывал о Светланиных родственниках больше часа, и приуныл. Разговор был, в общем-то, интересный, но никак не желал приблизиться вплотную не только к отцу Иоанну, но даже к монастырю. Такое количество окольных, но заманчивых тропок открывалось на пути Шатуновского монолога, что если бы не Светлана, тактично возвращавшая его из дебрей воспоминаний, он уже давно поведал бы слушателям и об основании города, и о восстании Пугачева, и о постройке дома культуры. Досадуя и немножко скучая, Андрей принялся осматривать комнату краеведа.

По жаркому времени окна, выходящие на тихую улицу, были открыты, и легкий ветерок шевелил прозрачные занавески, за которыми зеленел акацией палисадник. Сама же комната напоминала музей. На самодельных стеллажах из толстенных досок, занимавших всю стену, рядами стояли книги – и современные, и старые, и старинные, в кожаных корешках. На полках царил завидный порядок: ни одна книжка не лежала плашмя поверх ряда, и было видно, что хозяин с завязанными глазами запросто скажет про любое издание, на какой полке и которым с краю оно расположено.

Другую стену занимали старые фотографии и иконы. От ликов, портретов и видов города рябило в глазах, но и здесь ощущалась система. А особенно интересно смотрелся старый письменный стол, обе тумбы которого были переделаны под картотеку. Видимо, Евгений Васильевич уже не доверял своей памяти стопроцентно. А может быть, желал оставить свои воспоминания после себя. Но не это было главным в столе: на нем стоял массивный подсвечник из серебра, сразу привлекавший внимание своей необычностью, а аккуратную стопку бумажных листов прижимал сверху топорик из зеленоватого камня.

Проследив за взглядом Андрея, Шатунов улыбнулся.

– Да, молодой человек, у меня здесь масса интересных вещей. Вот Светочка даже завидует. Каменных топоров у них точно нет. Не печальтесь, я все завещаю музею. Простите стариковскую слабость – не могу расстаться с тем, что всю жизнь собирал. Вот, к примеру, этот подсвечник…

Светлана едва удержала смех, увидев в глазах Андрея отчаяние.

– Евгений Васильевич, – перебила она старика, – вы об отце Иоанне рассказывали.

Это была, в принципе, ложь, потому что до отца Иоанна разговор еще не дошел. Однако в данном случае ложь послужила во благо – Шатунов, будто вспомнив, что и правда рассказывал об отшельнике, перешел прямо к нему. Впрочем, ничего существенно нового в его повести не было, хотя ее и украсила масса мелких подробностей. Терпеливо послушав об отшельнике, его окружении и обычаях начала двадцатого века около часа, Света, выждав момент, задала краеведу конкретный вопрос:

– Скажите, Евгений Васильевич, а вы не знаете, кто такая Мария Ильинична Сухова? Вероятно, она была свидетелем смерти отца Иоанна. Жила в Сосновке, переехала в город где-то в тридцатых годах. Впрочем, переехала уже, скорее всего, с фамилией мужа…

Шатунов откинулся в кресле и прикрыл рукою глаза.

– Сухова… Сухова… – бормотал он, припоминая. – Мария Ильинична, из Сосновки…