– Гришка, – прозвенел в полутьме молодой и веселый голос, – а у тебя ничего не болит?

– С чего у меня-то? – прогундосил в ответ Григорий.

– А кто в крест-то стрелял? Смотри, монах Мишке руку сбедил, а тебе вообще шею сломит!

Гришка лишь плюнул в ответ. Однако на этот раз бойцы рассмеялись как-то несмело.

– Так, – подумал Краснов, – это уже пропаганда. Сейчас по дурости такого наговорят…

Но пресечь разговоры командир не успел. Внезапно заговорил Цыкунов, заговорил спокойно и убедительно, и что интересно, так, как Иван Иваныч не ожидал.

– Да хватит трепаться. Нашли на ночь глядя забаву! Теперь со страху до ветру не выйдете…

– Это кто до ветру не выйдет!? – встрепенулся Мишаня. Он вообще не любил Цыкунова, и теперь принял его слова на себя. А может, просто хотел поскандалить, дать выход боли и злобе. – Да я таких, как ты, и как этот монах…

– Сиди уж, герой, – осадил его Трифон, самый старший и солидный в отряде. Бойцы его называли уважительно «дядей», и дядя этот не раз одним словом прекращал разногласия. Иногда Краснов ему даже завидовал. – И правда, нашли разговор. Давайте уж лучше про баб…

Бойцы одобрительно загудели, и только уязвленный Мишаня зло обронил Цыкунову:

– Видал я, как ты днем до ветру ходил… Часа два тебя не было. Поди, бегал с монахом прощаться?

Тот не ответил. Солдаты уже все внимание обратили к балагуру Петрухе. И только Краснов призадумался ненадолго.

– Мишаня болтать не станет… Интересно, куда этого аспида черти носили? Надо проверить, человек не надежный…

***

Андрей и Света прогостили у Полины Андреевны часа три, не меньше. Перебрали клубнику, помогли пристроить на плиту таз с вареньем. Потом хозяйка заварила чайку. Светлана развязала свой рюкзачок, и на столе появились ее «пирожок и горшочек масла» – подарки из города, которые, впрочем, сейчас можно было купить и в селе. Однако, как позже объяснила она, с пустыми руками являться к Полине Андреевне было бы неудобно: без чая она все равно никогда не отпустит. А быть халявщицей не хотелось.

За столом беседа продолжилась, однако ничего нового так и не принесла. Не только крест бесследно утерян, но и где похоронен отец Иоанн – неизвестно. Правда, появилась некая Маша Сухова, даже Мария Ильинична, но если она осела здесь, рядом, в городе, и жива до сих пор, найти ее через столько лет по девичьей фамилии будет немыслимо. Разве что краевед Евгений Васильевич пособит… Только что это даст, кроме, быть может, рассказа о смерти отшельника? Ну, и то дело.

Андрей было немного расстроился, но скоро настроенье вернулось. Они со Светланой вышли из Сосновки и шагали теперь по лесной дороге, под зеленою тенью ветвей, среди птичьего щебета. До развалин монастыря было с полчаса ходу, прогулка обещала быть приятной и легкой. Тема истории была на время оставлена, разговор шел о всякой всячине.

Поляна, на которой стоял монастырь, появилась возле дороги внезапно. Вот только что кругом теснились деревья, и вдруг – словно отдернули штору: открытое ровное место, заросшее высокой травой. За много десятков лет поляна так и не скрылась под натиском леса. Видно, не наобум выбиралось место для стройки.

Посреди поляны торчали кирпичные стены церквушки, заваленные грудами щебня и окруженные крапивою в человеческий рост. Именно стены – крыша давно провалилась, внизу валялись лишь остатки сгнивших стропил. Монастырь был невелик, небогат, каменной была только церковь, и от всех прочих построек теперь оставались лишь холмики. То же, казалось, ждало в скором времени и остатки церквушки.

– Лет пятнадцать назад, – сказал Андрюха, щурясь на кирпичные стены, – мы по этим руинам скакали, как зайцы. А сейчас страшно и подойти.