— Она бы нас вполне устроила, — бросил Фенис Брауну, пялившему глаза на рыбачку.
Пираты обменялись похотливыми взглядами и направились к рулю, чтобы сказать пару словечек капитану.
Энн, согнувшись вдвое, перевесилась через окно своей каюты на корме. Ее снова рвало — вот уже несколько дней как ее не переставая выворачивало наизнанку.
— Ты злоупотребила азиминой, когда лечилась от похмелья, — уверял ее судовой врач.
Она и правда неумеренно прибегала к рвотному средству — настойке семян азимины, потому что ненавидела, когда у нее болела голова наутро после попойки, и не выносила, когда Мери, лучше всех умевшая пить не пьянея, над ней насмехалась. И все же надо было взглянуть в лицо действительности. Ее недомогание не проходило, и Энн видела тому совсем другую причину, вызывающую куда большее беспокойство.
Энн уже вытирала рот, когда с палубы донесся вопль. Кричала женщина.
«Мери!» — мелькнуло у нее в голове, и она бросилась к выходу.
С трудом проложив себе путь среди похабно гогочущих матросов, она замерла в первом ряду, ошеломленная открывшимся ей зрелищем. Прямо здесь, перед ней, Фенис, пристроившись между раздвинутых ног незнакомой женщины, трудился изо всех сил, а Браун крепко держал бедняжку, не давая ей вырваться.
— Хватит! — заорала Энн. — Отпустите ее!
Но матросы только громче засмеялись. Чья-то рука, схватив запястье Энн, потянула ее назад. Энн, разозлившись, обернулась, и ее недобрый взгляд встретился со взглядом Рекхема.
— Останови их, — потребовала она, хватаясь за пистолет.
Но Рекхем быстро отобрал у нее оружие и приказал, дохнув на подругу перегаром:
— Иди к себе в каюту и не мешай парням развлекаться. А может быть, тебе хочется, чтобы они проделали это с Мери или с тобой?
— Они не посмеют! И ты тоже! — возмутилась она.
— Энн Бонни не всегда и не всему может воспрепятствовать. Скройся с глаз!
Она развернулась и пошла прочь, зажав ладонями уши, чтобы не слышать криков рыбачки и этого свинского хохота. Перед тем как закрыть дверь своей каюты, она заметила Мери, печально глядевшую на нее с марса. Энн хлопнула дверью, хоть так дав выход своему гневу и негодованию и проклиная их бабскую трусость.
С наступлением вечера несчастную женщину усадили в ее каноэ. Даже Рекхем успел с ней позабавиться — Энн поняла это, услышав одобрительные выкрики и насмешки матросов, сопровождавшие его усилия. И когда Джон захотел вломиться к ней, она отказалась его впустить.
Тем временем мужчины открыли бочки с ромом, распотрошили запасы табака и стручкового перца, захваченные на шхуне, и теперь продолжали пировать.
— Открой, Энн! — твердил Рекхем. — Открой, негодница!
Возбужденный тон быстро сменился гневным. Энн не поддалась на уговоры.