— И ни одна женщина — тоже! — продолжал Габриэль с плотоядной ухмылкой.
Он обнял ее, собираясь поцеловать, и у Эммы подкосились ноги, так сильно она его хотела. Однако Габриэль снова от нее отстранился.
— Теперь иди наверх. Я сам им займусь. Все в доме спят, это легко будет сделать.
— Приходи потом ко мне, — взмолилась она.
Он снова ухмыльнулся и, не ответив, принялся высвобождать тело раба из цепей.
Эмма со вздохом повернулась к выходу. Она была слаба и измучена. Если бы она не так сильно зависела от наслаждения, которое он ей дарил, то без сожалений бы от него избавилась. Но Габриэль прекрасно знал, что делает. И именно за это — прежде всего за это! — она его и любила.
Габриэль появился на пороге ее комнаты, когда она уже окончательно смирилась с тем, что он не придет. Эмма прикусила губу, чтобы не дать волю гневу. И радости тоже.
Он сел на постель рядом с ней, откинул простыни. Принялся распускать завязки на ее ночной сорочке, чтобы запустить руку в вырез, и Эмма задрожала от предвкушения.
Но, едва почувствовав, как она напряглась, как затвердел сосок, он тотчас убрал руку.
— Ты мне наскучила, — с жалостливой улыбкой огорченно сообщил он.
Откуда-то из самых недр к горлу Эммы подкатили рыдания:
— Я не могу наскучить!
Габриэль усмехнулся:
— Бедная, бедная Эмма, вся ее империя рушится у нее на глазах.
Она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Остатка гордости хватило только на то, чтобы закрыть глаза. Габриэль провел пальцем по ее опущенным векам, подобрал слезинку, смочил ею губы Эммы.
— Ты без нее томишься еще сильнее, чем без меня, — улыбнулся он. — Твоя плоть тоскует по ней, как когда-то по ее матери.
— Только не говори, что ты к ней ревнуешь.
— Может, и да. А может, и нет.
Эмма открыла глаза. Взгляд Габриэля обжигал.
— Чего ты хочешь? — помолчав, спросила она. — Я не могу без тебя обойтись.