— Я поступил бы точно так же, как поступил он. Вел бы двойную игру и противостоял бы всему остальному миру. Но все это нас не касается, дорогой мой. В этом конфликте Венеция сохраняет нейтралитет, а мы с вами продолжаем использовать свое привилегированное положение, хотя, признаюсь, наши дела несколько пострадали оттого, что вблизи территориальных вод появилось множество военных судов.

Эннекен де Шармон щелкнул толстыми пальцами. Он совсем взмок и раскис. По его знаку тотчас появились два черных раба, совсем еще мальчики, каждый из которых с трудом тащил большое опахало из перьев. Встав по обе стороны от обвитой зеленью беседки, они принялись обмахивать своего господина. Почувствовав спасительное дуновение, посол расплылся в довольной улыбке.

— Мне было бы неприятно, если бы сделки наши расстроились, дорогой мой. Я, как вы знаете, обожаю рабов.

Больдони совершенно не хотелось выслушивать его признания, и потому, чтобы пресечь их, он ответил сухо и резко:

— Предоставляю вам ими наслаждаться, сам я склонен к другим порокам.

— Да, знаю, мне рассказывали: монашки. Эта Мария Контини и правда совершенно прелестна. Надеюсь, вы нас ею побалуете?

Больдони на мгновение представил себе эти толстые мокрые лапы на шелковистой коже Марии — и тотчас поспешил отогнать видение, пока не стошнило. Ему совершенно не хотелось ни с кем ее делить. По крайней мере, пока не хотелось. Когда она ему прискучит, тогда он и будет решать. Он поднес к губам стакан с лимонадом. Этот искусственный ветер доставлял ему удовольствие, неся с собой прохладу, однако он же нес с собой и неприятнейший запах хозяина дома. Так что задерживаться здесь Больдони совершенно не прельщало. Следовало быстрее разобраться с делами.

— Хочу сделать вам одно предложение, дорогой мой. Но от вас потребуется еще большая скромность, чем обычно, еще более строгое соблюдение тайны.

— Слушаю вас.

— Как вы сами отметили, эта война, если непосредственно нас и не касается, все же препятствует нашим делам. Однако мы могли бы извлечь из нее выгоду. При условии, что вы позабудете, кому служите, — помолчав, прибавил Больдони.

— Разве станет король меня судить, если сам он блюдет прежде всего собственные интересы?

— Стало быть, мы друг друга понимаем, — обрадовался Больдони. — У имперцев трудности с доставкой оружия и провианта из-за нейтралитета Светлейшей республики. Мы могли бы поставлять им желаемое. Что вы об этом думаете?

— Думаю, мой дорогой друг, что это превосходнейшая мысль! — воодушевился посол. — Разумеется, мы должны действовать с величайшей осторожностью. Если все выплывет наружу, Венецию могут обвинить в нарушении договора, и тогда Большой Совет станет искать виновных.

— Вот потому-то нам потребуется другой корабль, не тот, который мы зафрахтовали. Например, можно нанять какого-нибудь пирата, которого нетрудно подкупить.

— По-моему, у меня есть на примете подходящий человек! — воскликнул Эннекен де Шармон. — Клемент Корк, который всегда так хорошо присматривает за нашими караванами, мог бы без труда с этим справиться. Он хитер и неуловим; если предположить худшее, им очень легко будет пожертвовать. Так что можете спокойно возвращаться к своей возлюбленной, Джузеппе. Я сам всем займусь.

Больдони встал, поблагодарил де Шармона за гостеприимство и без малейшего сожаления с ним расстался. Если дело обернется плохо, он устроит так, чтобы замешанным в него оказался один только французский посол. В самом веселом и игривом расположении духа Джузеппе шагнул в гондолу и поспешил вернуться домой, где, как и каждый день в один и тот же час, Мария Контини ждала его, чтобы ублажить.

Клемент Корк получил письмо от Балетти, когда крейсировал вблизи Мальты. Вот уже целую неделю он ожидал распоряжений, связанных с миссией, доверенной ему послом.

«Служите интересам господина Эннекена де Шармона, — писал Балетти в ответ на сведения, полученные им от Клемента Корка. — Если этого не сделаете вы, этим займется кто-то другой и мы будем куда хуже обо всем осведомлены. Собирайте доказательства, ни во что не впутываясь. И позаботьтесь о том, чтобы пираты, которых вы завербуете для снабжения империи, были из числа тех разбойников, что готовы убить отца и мать, и скорее ради удовольствия, чем по необходимости. В этом случае я не буду испытывать ни малейшего раскаяния, когда хозяева увлекут их за собой в своем падении. Ведь Эннекен де Шармон, а вместе с ним и господин Больдони, несомненно, будут рано или поздно наказаны за то, что осмелились таким образом глумиться над властью Венеции и заключенным ею договором.

Будьте осторожны, друг мой. Мне не хотелось бы, чтоб вы поплатились головой».

Корк был доволен. Балетти придерживался того же мнения, что и он сам. Посол и Больдони зашли, на его взгляд, слишком далеко. И потому он взялся им служить — ради того, чтобы вернее погубить их; впрочем, отчасти и для того, чтобы рассеяться. Потому что, хоть и выходил он в море на своем фрегате, хоть и испытывал подлинное наслаждение от качки и водяной пыли, оседающей на лице, Клемент Корк чувствовал себя глубоко уязвленным. Уязвленным тем, что Мери Рид под чужим именем беззастенчиво отдавалась другому, тогда как ему не захотела даже просто признаться в том, что она — женщина. Гордость капитана страдала от этого. Он, о котором мечтали десятки женщин — как простые служанки, так и знатные дамы, не имел счастья понравиться именно этой, а вот она-то как раз его интересовала, поскольку отличалась от прочих. Он не рассказывал о ней Балетти. Мери вполне могла бы соблазнить и маркиза, если бы выбрала его своей мишенью. Однако время она проводила с Больдони.