– Мне страшно, так страшно!

– Чего тебе бояться? Ты боишься, что окоченеешь? Но на тебе тёплая одежда!

– Холод меня не пугает. Я боюсь, что упаду. Я точно покачнусь, распластаюсь, как не знаю что, – сознался он застенчиво и опустился на колесо, точно пришибленный.

Я плавно подкатил к нему и, слегка наклонившись, добродушно усмехнулся.

– Ты так говоришь, будто я не боялся упасть. Ещё как боялся! Я плакал, хотя мне это очень не нравилось. Слёзы лились градом. Папа был усердный, учил меня. Он верил, что страх и беспомощность можно победить, если раздумывать вслух о любви. Рассказывать о вещах и людях, которые нравятся. Я думал о любви к дикой природе и нетронутому снегу. Этот белый искрящийся снег надолго занял мои мысли. А что же любишь ты? – спросил я терпеливо.

Марк поднялся, и мы медленно, неуверенно зашли на лёд.

– Я люблю музыку, чёрно-белые иллюстрации и булочки с корицей, – ответил он рассеянно. – Мама выпекает классные пироги, булки и кексы.

– Какая твоя мама?

– Заботливая, хозяйственная. Бывало, стоит возле духовки в аккуратном переднике, завязанном поверх старого платьица, а пока доходит первая партия, коротает время за кулинарным журнальчиком. Я зайду на кухню, полную насыщенных запахов, нет-нет, да и схвачу сырого вязкого теста в рот. Мама ещё давала облизывать венчик, когда взбивала крем на торт, с маслом, со сметаной или сгущёнкой. Я подбегал к ней, показывал всякие рисунки, цветные картинки на коробках с пазлами и целовал её мягкие щёки.

– Моя мама никогда не пекла торт.

Я держал Марка за руку, и он шёл без всякой осторожности по льду. Этого-то я поначалу и желал добиться. Вдруг он повеселел и от волнения сильно раскраснелся.

– Пожалуйста, попроси её. Она не откажется.

– Ей некогда возиться со мной.

– Ну что ты! Со мной она была открытой и дружелюбной. Ты, наверное, не говоришь с ней по душам.

– На что мне её душа?

Марк поскользнулся и, схватившись за меня судорожно, повалил нас обоих на лёд. Больно ударившись, я закрыл глаза, чтобы их нестерпимо не ослепляло солнце, позднее скрывшееся за рваной тучей. «Я правда с ней мало общаюсь. Почему она такая никудышная мама? Её не бывает рядом. Я совершенно точно не люблю её. И она не любит, так как мы разные. У неё карты, и она к ним прочно привязана», – заблуждался я искренне, не расставаясь с тихой грустью.

Марк хлопнул шумно по моему плечу.

– Цел? – спросил он безмерно жалостливым голосом. – Ничего не сломал?

– Синяк останется, но это не смертельно. Жить буду.

– Мы с тобой всё же рухнули. В прошлой школе надо мной смеялись, если я падал, – упомянул он вскользь больную тему и устремил трепетный взгляд на лес. – Ты не отправишься гулять? Я хочу пойти гулять. Сегодня очень сухо и тепло.