– Он чуткий и застенчивый мальчик, – сказала она с нежностью.

Её безграничная нежность согрела меня.

Я больше не говорил с недоверчивым Сергеем и общался только с Татьяной.

К трём часам они уехали в город. Я отдыхал в просторной гостиной и слышал, как тоскливо завывал ветер. Из окна доносилось глухое ворчание леса, но я намеренно притворялся, что не замечаю его, и наслаждался музыкой по памяти. После я ушёл исследовать дом, остановился на душном чердаке с плохо заколоченным круглым оконцем, которое выходило на задний двор. Я перебрал громоздкие коробки, обмотанные скотчем, и поиграл с деревянной лошадью со стёртыми копытами, которые были золотыми.

Марк отправился за мной и сказал, что написал короткую мелодию. Мы заторопились вниз по длинной лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Ты не отвернёшься? – спросил он, когда сел за чёрное раскрытое пианино.

Я был перед ним на синем табурете с каретной стяжкой.

– А что так?

– Я боюсь, что сгорблюсь, а мне нельзя, – ответил Марк.

– Тебе это мешает?

– Иначе я плохо сыграю, – произнёс он еле слышно. Раскидистые ветви елей скрипели по стеклу. – Не знаю, как играть для одного слушателя. В библиотеке были школьники и Ольга Николаевна. Я привык к ним.

– Тогда я сделаю, как ты просишь. Уже отвернулся.

Он прикоснулся к клавишам, и у меня быстро хлынули блаженные слёзы. Я плакал без прерывистых всхлипов, казалось, целую вечность, бледнея и краснея от простодушной откровенности Снежкина, густая тень которого бесшумно двигалась по виноградным узорам вышитого ковра. Меня опьянила полнота непривычных головокружительных ощущений. Я прикрыл лицо ладонями и обмяк на табурете, точно тряпичная кукла.

Бессонные тучи отяжелели. В укромном садике с каменной дорожкой и с обломанной низкорослой яблоней захлестал дождь. Я был не прочь освежиться под ним.

Марк закончил мелодию и потянулся к моему напряжённому плечу. Я сердито оттолкнул его узловатой лапой, чтобы он не видел, как глубоко растрогал меня. Он вздохнул с досадой.

– Родители не запрещали ничего. Дело в пианино. Оно опасно для меня и моей жизни. А я пустой, я не могу жить без него.

– О чём ты?

– Понимаешь, все мои предки, которые придумывали музыку, погибали по неочевидным причинам. И смерть наступала после того, как они становились известными. Пусть даже в узких кругах. Прадед задохнулся, когда дул в кларнет, его старшего брата проткнули его же скрипичным смычком. У бабушки остановилось сердце возле рояля после выступления на первом домашнем концерте. Сердце у неё было абсолютно здоровым. Я не верю в проклятия. Мне кажется, что их не существует. Но что делать, если это правда? Я уехал с конкурса, но сказал маме, что готовил со всеми кабинет ко дню рождения классной. Хорошо, что она не звонила Ирине Петровне и не поздравляла её. А не то бы кранты!

– Ты очень серьёзно рассказываешь. Остановись, – проговорил я и, отняв руки, сцепил на них пальцы. – Проклятие, проклятие.

– Но я не хочу никаких проклятий.