— Это алюминий?

— Да. Это слабое звено.

Она забрала у министра из рук ошейник, стала поправлять, хотя в этом и не было особой необходимости, просто надо было занять руки и как-то сдержать желание его выгнать к чёрту, он слишком часто прощался и возвращался, её терпение было на исходе. Он молчал и изображал слегка нашухарившего хорошего мальчика, который уверен, что если он будет милым, то его не накажут, сидел удобно, как будто он здесь надолго. Вера вздохнула и села напротив, решив, что если удовлетворит его любопытство, то он отцепится. Попыталась возродить свой унылый академический тон, и стала рассказывать:

— Кошка — дикое животное. Человеку приятно думать, что он кошку одомашнил, но это иллюзия, даже диванный любимец способен выжить без людей, а уж кот, который родился и вырос на улице, вообще образец умения о себе позаботиться. Моша — кот не молодой, у него уже есть видимые неспециалисту раны, и я уверена, есть ещё море того, что так сразу не видно. Ему приходится драться с другими котами постоянно, это часть его жизни, и судя по его шрамам, он часто получает по шее, особенно справа за ухом. Почему именно там — хрен его знает, я не врач. Может, он видит правым глазом плохо, может, у него была травма шеи или передней лапы, и ему сложнее защищаться с этой стороны, или наоборот, он считает это место крепким и при необходимости подставляет, техника боя у него такая — я не знаю и не спрошу. Но я точно знаю, что если это место будет защищено, ему будет легче. И я точно знаю, что даже самый тонкий пластмассовый ошейник из моего мира за полгода принимает сотни ударов, по нему видно, в моём мире коты носят ошейники от блох, их меняют раз в полгода. И если эти удары принял ошейник, значит, шее они не достались. Но, в моём мире, это были домашние коты, они гуляли где хотели, но точно знали, что дома их ждёт еда, вода, тёплый диван и медицинская помощь от человека, кот мог приползти домой драным и расслабиться, зная, что хозяева его выходят. Но у Моши дома нет, насколько я знаю. И поэтому я хочу, чтобы он мог, при желании, снять ошейник самостоятельно. Ситуации бывают разные — он может им за что-то зацепиться, его кто-то может за него поймать, он может ему просто надоесть, или запах ему не понравится — хрен его знает, что у него в голове, я его никогда не пойму, я не кот. Но если я ему что-то даю, я обязана дать ему возможность от этого отказаться, иначе это издевательство.

Министр молчал и смотрел на ошейник, который Вера нервно теребила в руках, на автомате проверяя каждый шов и заклёпку, по второму кругу, по третьему. Наконец, министр медленно глубоко вдохнул и тихо сказал:

— М-да. Я всерьёз считал, что вы хотите помойного кота украсить. А вы сделали ему доспехи.

Вера не знала, что на это ответить, поэтому просто молча ждала. Министр усмехнулся и покачал головой:

— Вы правы, личный опыт накладывает на наше восприятие… отпечаток. А мы уверенно считаем, что только мы знаем, как воспринимать правильно. А тот, кто воспринимает не так, как мы… ну, странный, да?

Он вроде бы улыбался, Вера не видела, только слышала по голосу. Она продолжала смотреть на ошейник, было странное ощущение дежавю, или фильма, который она смотрит со стороны, а на героев ей плевать, на обоих.

«Амулет виноват или не амулет?»

— Вера… я хочу, чтобы ты понимала. Может быть, ты не разделишь мою точку зрения, но хотя бы поймёшь логику. По поводу Барта — правильного решения нет. Я могу дать ему маленькую сумму или большую, сразу или частями, сегодня или через десять лет — не важно, это в любом случае будет для него встряской и изменит его самого и мир вокруг него. Поэтому я делаю это сейчас, когда он ничего не решает, у него нет проектов международного уровня, нет жены и её родственников, нет возможности сделать с собой и миром что-то существенное, нет даже опыта, позволяющего шиковать каким-то опасным способом. Он никогда не пробовал наркотики или другие элитные развлечения, у него нет женщин на содержании, нет бизнеса, нет революционных идей, которые могли бы изменить мир при мощных финансовых вливаниях. Он потратит эти деньги на ерунду, на которую у него хватит фантазии, это будет не страшно, и он это переживёт. Он растеряет часть друзей — ничего, туда им и дорога. Он приобретёт стаю подгавкивателей — ну и что, как только кончатся деньги, они сами исчезнут. Это процессы, которые всё равно произойдут, поэтому лучше, чтобы они произошли сейчас.

— А почему вы решили, что он стопудово однажды будет богат?

— Потому что так написано в моём завещании.

Прозвучало высокомерно и самоуверенно, как будто росчерк пера господина министра — повеление господне, и от него не скрыться. Вера усмехнулась и подняла глаза:

— А вы уверены, что его не стоит переписать?

Министр выровнялся с таким возмущённым видом, что Вера ощутила желание отодвинуться, но не пошевелилась, из какого-то дерзкого чувства противоречия, ей казалось, что даже если он на неё бросится, она не сдвинется с места.

«Пусть это просто закончится, хоть как-нибудь.»

Министр взял себя в руки, и предельно спокойно сказал:

— Не вам учить меня составлять завещание, ваше вообще — парад безумия.

— Выход там, — она кивнула ему на портал и встала, он встал и преградил ей путь в гостиную: