Нельзя сказать, что именно наш герой придумал или ввел в практику этот метод. В России к тому времени уже имелся небольшой опыт подобного «инклюзива». Активным сторонником патронажной системы был С. С. Корсаков, а первые опыты организации патронажа делал Н. Н. Баженов, сначала в Рязанской психиатрической больнице, а позже в селе Семеновском под Москвой. Посемейное призрение бытовало в Екатеринославской губернии, Кащенко специально ездил туда изучать, как идея работает на практике. Свои наблюдения он потом осмыслил и упорядочил.

Наиболее оптимальным местом для реализации этого метода Петр Петрович называет небольшие уездные городки, не слишком удаленные от больницы и не имеющие развитой промышленности и торговой жизни. Он отдавал предпочтение так называемому «патронажу у чужих», потому что сожительство с родными лишь в редких случаях оказывается полезным для больного. Собственно, такая увлеченность нашего героя «инклюзивной» психиатрией имела под собой не только научные мотивации, но и сугубо практические. Требовалось как можно быстрее преодолеть недопустимую перенаселенность Нижегородской лечебницы, пока продолжались сбор средств, планирование и строительство колонии в Ляхове. Кащенко полагал, что при налаженной системе патронажа больница может разгрузиться за счет хронических больных почти наполовину.

Местом для устройства патронажа Петр Петрович выбрал уездный город Балахну в 30 километрах от Нижнего Новгорода. Получилось это нелегко и не сразу — Балахнинская городская дума посчитала размещение в семьях душевнобольных опасным, из-за чего пришлось разместить в Балахне лишь приемный покой, а патронаж — в соседнем селе Кубинцеве.

Больных в патронажные семьи Кащенко отбирал лично вместе с ординатором И. И. Захаровым. Брали таких, которые не только отличались безобидным нравом, но и могли помогать хозяевам в домашней работе. З. М. Агеева подробно описывает один из примеров: «19-летняя девушка с врожденным умственным недоразвитием и старушка со снижением интеллекта были определены в одну семью. Хозяевам выдали одежду и постельные принадлежности для больных, а те обязались предоставить им угол в доме и пропитание. Больница стала платить им по 6 рублей в месяц на каждую больную. В другую семью поселили двух добродушных слабоумных стариков на тех же условиях. Вскоре хозяева убедились, что держать у себя патронажных больных очень даже выгодно, тем более плату вскоре еще и повысили — до 8 рублей в месяц. Больных регулярно посещал врач Захаров и надзирательский персонал, а также „няньки и дядьки“».

Новая система стала прочно завоевывать место в жизни губернии. После удачного первого опыта в Балахне построили здание приемного покоя, больницу на 30 мест. В нее переводили больных из Нижегородской больницы для расселения по семьям. Если состояние больного, находившегося в патронаже, ухудшалось, его кратковременно помещали в больницу в Балахне, а по улучшении состояния он вновь возвращался в патронаж. Количество больных в патронаже уже через год достигло почти 400 человек. 2 января 1900 года в приемном покое в Балахне для больных и кормильцев была устроена новогодняя елка с угощением.

Таким образом, может, и не быстро, но психиатрическая помощь в Нижегородской губернии все же развивалась, переходя на новый уровень. Особенно памятным и радостным для Петра Петровича стало 16 сентября 1899 года. В этот день произошла закладка первого камня колонии в Ляхове. Проект колонии создал архитектор П. П. Малиновский в соответствии с пожеланиями Кащенко. За образец он взял устройство саксонской больницы для душевнобольных «Дворянское поместье Альт-Шербитц», находившейся рядом с Лейпцигом. Во время своей командировки в Германию Петр Петрович досконально изучил это учреждение, составив детальный план местности с указанием размещения зданий и поэтажных планов основных корпусов.

Собранных средств оказалось достаточно для начала строительства. Первую очередь строений открыли 10 февраля 1901 года — это были два павильона на 50 спокойных мужчин и 30 спокойных женщин. Внутреннее расположение помещений повторяло планировку все той же больницы «Альт-Шербитц». В центре павильона расположили столовую и зал, вокруг которых группировались спальни, буфет, гардероб, туалеты и ванные. В каждом корпусе имелись изолятор, кабинет врача и комнаты для свиданий с посетителями. Интерьер максимально напоминал домашний: стены покрасили «под дуб», в залах висели картины, зеркала, часы, в комнатах стояли венские стулья, деревянные крашеные табуретки, деревянные диваны и полированные столы.

Кроме того, на территории возвели хозяйственные постройки, разбили красивый парк, подвели водопровод, соорудили канализацию и водяное отопление. Из больницы в городе было переведено 157 больных с хроническим течением заболевания. За три года Петру Петровичу удалось найти финансирование для строительства второй очереди строений: на территории появились еще несколько павильонов для больных, квартиры для служащих, здание лечебно-трудовых мастерских. Также развернулось обширное хозяйство с животноводческой фермой, полями для посевов, огородом, садами. Увеличивался и штат колонии; поначалу из врачей там работал только П. П. Шафранов, которого Кащенко назначил заведующим колонией, позже к нему присоединился М. Л. Фальк.

Конечно же, наш герой организовал в новой больнице-колонии художественную самодеятельность высокого уровня. В ней участвовали пациенты, персонал, сам заведующий и члены его семьи. Летом для больных стали устраивать пикники с чаепитием и закуской на берегу Оки в двух километрах от Ляхова. Кащенко все делал с размахом: если семейный патронаж больных, то сразу на сотни человек, если хозяйство — то на нескольких гектарах. Благоустраивая помещения для больных, Петр Петрович улучшал и быт сотрудников: добился увеличения жалованья, помог с бытовым устройством. Постепенно ему удалось поднять престиж Ляхова. В 1904 году, когда Кащенко покинул Нижний Новгород, эта сельская колония для реабилитации душевнобольных считалась одной из лучших в России. А сам Петр Петрович, создавший впервые в России поэтапную систему психиатрической помощи, стал популярен в профессиональной среде. Психиатры приезжали в Нижний Новгород учиться на месте, а самого Кащенко приглашали для консультаций по организации психиатрической службы в Московскую, Рязанскую, Харьковскую, Симбирскую и другие губернии. Он выступал с докладами на губернских земских собраниях, съездах врачей, Пироговских съездах. Многих врачей привлекла его система организации:

психиатрическая больница с отделениями для лечения острых состояний в Нижнем Новгороде;

больница-колония в Ляхове для лечения хронических больных;

семейный патронаж для выздоравливающих и хронических психических больных.

Кащенко охотно делился своими наработками. Для повышения уровня среднего и служительского персонала он организовал краткие курсы, на которых преподавал основы ухода за душевнобольными. Помимо медицинских он преподавал там и общеобразовательные науки на уровне двух начальных классов обычной школы. Это пришлось сделать, поскольку младший персонал больницы был почти полностью неграмотным за редким исключением. В последние годы своего нижегородского периода Кащенко открыл специальный профессиональный кружок, на котором делались доклады не только по психиатрии и неврологии, но и по другим медицинским дисциплинам. Правда, выступить с докладом в Ляховской колонии мог далеко не каждый служитель медицины. Не так-то просто было получить приглашение людям «со стороны». По воспоминаниям выпускника медицинского факультета Московского университета, а кроме того, революционера и советского партийного деятеля С. И. Мицкевича, Петр Петрович «подбирал персонал под стать себе: М. Фальк был партийным эсером, П. Д. Трайнин числил себя анархистом, И. И. Захаров — беспартийным демократом»[23].

Кстати, эта избирательность нашего героя многим казалась подозрительной, поэтому время от времени на него писали доносы относительно его революционно-демократических связей — и это несмотря на положительную оценку его врачебной деятельности. Сохранились некоторые образцы подобного жанра: «Прислуга без ведома врача Кащенко не решается допускать членов полиции в больницу, а сам Кащенко не разрешает видеть гласных поднадзорных потому, что появление полицейского мундира может будто бы повлиять на ухудшение здоровья больных. Кроме того, в продолжение зимы и лета под предлогом поправления здоровья больных в той же психиатрической больнице по распоряжению врача Кащенко устраивались танцевальные вечера, на которые допускались по билетам только те лица, которые знакомы Кащенко и больничной прислуге. Все это вместе взятое не может не навести на подозрение, что врач Кащенко вполне сочувствует деятельности социалистов и дает им возможность укрываться у себя в больнице, видеться с кем надо и тем самым освобождает от всякого надзора со стороны полиции».

Подобные донесения периодически омрачали жизнь нашего героя на протяжении очень долгого времени. Именно они дали повод советским биографам говорить о Кащенко как о профессиональном революционере. И действительно, шли десятилетия, а он по-прежнему сочувствовал участникам демократических движений, со многими встречался: в их числе марксисты П. Н. Скворцов, М. Г. Григорьев, Я. М. Свердлов, позже он знакомится с будущими наркомздравами М. Ф. Владимирским и Н. А. Семашко. И, как говорят, нет дыма без огня. Известен факт, что в 1895 году доктор Кащенко выдал известному революционеру Аполлону Карелину документ о том, что тот находится в его больнице и не может явиться в Вологодский окружной суд, где должно было разбираться его дисциплинарное дело как адвоката. Благодаря этому документу дело не было рассмотрено в течение шести месяцев и оказалось прекращено. Отчет о дисциплинарном проступке министр юстиции России Н. В. Муравьев не получил, и Карелин не был исключен из рядов адвокатуры.

При этом революционной деятельностью Кащенко в данный период совершенно точно не занимался. Каждым человеком движут определенная мотивация и желание реализоваться в совершенно определенной области. Для Петра Петровича созидание оказалось гораздо важнее разрушительного революционного процесса. Он перестал быть революционером, но тот факт, что ему это продолжали приписывать, является ключом к пониманию его характера. Важнейшей чертой его личности была независимость, видимо, унаследованная от казачьих предков. Причем она никогда не выражалась через мелочные конфликты, но лишь через силу убежденности в своей правоте и ощущения своей профессиональной ценности, что давало ему возможность игнорировать внешние обстоятельства. В то же время после своего московского провала Петр Петрович научился хорошо чувствовать ту грань, за которую переступать нельзя. Поэтому, несмотря на все попытки доносчиков, а также обиды медиков, не попавших в его компанию, ему все сходило с рук.

Еще одна яркая черта преобладала в его характере — повышенное чувство собственного достоинства, возможно, тоже унаследованное от казачества. Кащенко испытывал его одинаково сильно по отношению и к себе, и к окружающим. Возможно, в том числе из-за этого революционные идеи так захватили его в юности. И конечно же, по этой причине его всегда любили пациенты, ведь он не видел в них недолюдей, как, к сожалению, многие другие врачи. В его представлении душевная болезнь являлась бедой человека, а вовсе не пороком, за который можно презирать. В итоге и революционной деятельностью он скорее всего занимался прежде всего потому, что был гуманистом в практическом и самом прекрасном значении этого слова. Сочувствие и неравнодушие к людским бедам заставляли его как бороться с истязанием пациентов в психбольницах, так и помогать своим друзьям-революционерам.