Алексеев дал делу новый импульс. Будучи сторонником технического прогресса и человеком практичным, он, конечно же, оценил асфальтовое покрытие и активно внедрял его на улицы Москвы. С 1886 года небольшие фрагменты асфальтовых тротуаров стали устраивать в местах перехода через улицы и площади. За десять лет их накопилось 9840 метров при средней ширине 180 сантиметров. Появились они на Каланчевской площади, площади Тверской Заставы и, конечно, в сердце города. В трех местах — от Исторического музея к Казанскому собору, от Исторического музея к Верхним торговым рядам и от Спасских ворот к улице Ильинке — были устроены асфальтовые переходы общей площадью 378 квадратных метров.

Городской голова в Российской империи — выборная должность в отличие от губернатора. Человек, занимающий этот пост, представлял интересы горожан перед государственными учреждениями, заведовал городской думой и занимался хозяйственными нуждами. Для того чтобы справиться с такими сложными и разнообразными задачами, нужно иметь не только талант и опыт, но еще и обширные и полезные связи. В подобных ситуациях люди прошлого всегда опирались на поддержку своего рода. Николаю Александровичу здесь вполне повезло: он происходил из известной и уважаемой купеческой династии. «Раскрутились» купцы Алексеевы со своим канительным делом уже после войны с Наполеоном. Поселились они неподалеку от Рогожской Заставы в «своих» улицах — Алексеевских, которые после революции стали Коммунистическими. С материнской стороны Николай Александрович имел греческие корни, но также купеческое происхождение. Девичья фамилия его матери — Бостанжогло, ее носили известные греческие купцы.

Николай Александрович был создан для политики, причем она его интересовала не сама по себе, а как средство благоустройства города и жизни в целом. Став городским головой, он впервые повернул Москву на путь муниципального развития с собственными источниками доходов, независимыми от имперской власти, Алексеев искал эти источники, создавал коммерческие муниципальные предприятия. Он умел добывать деньги под самые смелые проекты, а если этих денег не хватало — не задумываясь, вкладывал собственные средства.

На большую, соответствующую московским нуждам, психиатрическую больницу средств как раз сильно не хватало, но градоначальник и не думал останавливаться. Он начал искать деньги по своим знакомым купцам. Вот тут-то и произошла история, ставшая легендой и, возможно, проливающая некоторый свет на причину гибели выдающегося градоначальника. Есть версия, что сумасшедшего, который вошел в кабинет городского головы и смертельно ранил его из револьвера, подослали специально. Но вернемся к легенде: в процессе сбора средств Алексеев стал очень активно агитировать своих коллег из купечества. «Если бы вы взглянули на этих страдальцев, лишенных ума, из которых многие сидят на цепях в ожидании нашей помощи, вы не стали бы рассуждать и прямо бы приступили к делу» — эти слова градоначальника цитируются во многих источниках. Некоторые из состоятельных людей откликнулись на призыв Алексеева, у других же его горячий призыв вызвал недоумение: зачем тратить свои деньги на каких-то идиотов?

И вот однажды в купеческом собрании кто-то из спесиво настроенных богачей выслушал очередной пламенный призыв Алексеева и сказал ему: встанешь передо мной на колени, дам денег на больницу. Алексеев тут же исполнил условие и получил крупную сумму. Дальше подробности расходятся. Есть версия, будто купец выписал чек на 50 тысяч, а Алексеев будто бы ответил с усмешкой: «Вот ведь какой казус вышел: я ведь решил за 25 тысяч на колени встать!» Пишут и то, что городской голова сначала опустился перед чванливым купцом только на одно колено, но, не получив требуемого, «бухнулся» уже на оба. Имя богача также точно неизвестно — подозревают, что это был Фрол Ермаков, владелец сети текстильных фабрик. Однако существует интервью с внучатой племянницей Алексеева Н. А. Добрыниной, записанное уже в начале XXI века (она родилась в 1942 году). По ее словам, «не верится, чтобы такой человек, как Ермаков, стал бы так глумиться над градоначальником. Хотя, кто знает, может, это была просто купеческая дурь?»

Эта необычная история интересна не выяснением мелких подробностей, она — целиком и в общем — представляет собой яркий штрих к биографии основателя «Кащенки». Алексеев любил, как говорят сейчас, «троллить» общество. Дочь известного коллекционера В. П. Зилоти писала, что «в натуре Николая Александровича было много клоунства, балагурства, и когда он хотел, мог балаганить и дурить напропалую».

Кроме того, история выявляет отношение к Алексееву других заметных персон того времени. Например, генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович отозвался о коленопреклонении Алексеева как о поступке недостойном, порочащем честь чиновника. Кстати, это был уже не первый упрек в адрес Алексеева по поводу этичности поведения. Ранее, в 1876 году, за девять лет до руководства Москвой будущий градоначальник выступал в суде по поводу банкротства Московского коммерческого ссудного банка. Дело было настолько громким, что под впечатлением от него художник К. Е. Маковский даже создал картину «Крах банка». Банк пострадал от родственников Алексеева, совершивших крупное мошенничество. Узнав об этом, Николай Александрович страшно возмутился и рассказал обо всем на суде под присягой. Его честность шокировала многих. В частности, сохранился отзыв председателя Биржевого комитета Н. А. Найденова: «Особенно тяжелым было то, когда в виде обвинителя явился вызванный прокуратурой в качестве свидетеля Н. А. Алексеев, выступивший, чтобы порисоваться в этой представившейся ему небывалой роли… это было поразительно тем более, что в числе обвиняемых находились брат его матери Н. М. Бостанжогло и его родственник Борисовский». Другие же, в том числе публицист А. В. Амфитеатров, напротив, усмотрели в поступке Алексеева «презрение к личным интересам и строгое повиновение требованиям гражданского долга».

После случая с падением на колени появляется большое количество других негативных высказываний в адрес градоначальника. Его упрекают в грубости и бесцеремонности, он становится героем карикатур и памфлетов. Например, безжалостно прошелся по личности Алексеева и его происхождению журнал «Будильник»: «„Именитое купечество“ задавило в думе своими тушами и „благородное дворянство“, и „трудолюбивых ремесленников“. Дума окончательно превратилась в купеческое собрание». Утверждение это иллюстрировала карикатура. На ней огромный, ухмыляющийся купец давит кулаком тощих интеллигента и ремесленника. Опубликовал «Будильник» и стихи на ту же тему:

Разумеется, такие нападки на городского голову не сошли бы с рук, если бы за ними не стояла чья-то сильная поддержка. А противодействие такого уровня не появляется на пустом месте. Алексеев действительно мешал — и не кому-нибудь одному, а всей Московской городской думе, права которой он постоянно ущемлял. Происходило это из-за его неукротимого темперамента и огромной уверенности в своей правоте. К тому же, будучи человеком действия, он терпеть не мог долгие дебаты. По воспоминаниям современников, «высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким, звонким голосом, изобиловавшим бодрыми, мажорными нотами, Алексеев был весь — быстрота, решимость и энергия».

В. М. Дорошевич в своей «Трагедии о Московской думе и об украденном ларце» создал литературный портрет градоначальника за «думской» работой:

До него заседания длились часами, часто не приводя ни к какому решению. Он вел всё быстро, говорил только по существу и не считал нужным выслушивать все мнения, которые ему пытались высказать. И если уж какой-то человек ему не нравился, то Алексеев демонстрировал это со всей искренностью. Учитывая, что сам городской голова имел происхождение не аристократическое, можно себе представить, насколько его манера общаться выводила из себя титулованных особ.

Кстати, у него самого был шанс повысить свой сословный статус. В период потепления отношений с великим князем Сергеем Александровичем последний предложил Алексееву получить потомственное дворянство. Николай Александрович отказался решительно, сказав: «Позвольте мне одну милость. Купцом я родился, купцом желаю и остаться».

По воспоминаниям историка М. М. Богословского, «иного гласного он внезапно обрывал замечанием и терроризировал так, что тот смущался и замолкал… помню раз довольно долго говорил какой-то гласный; говорил запинаясь и плохо, укоряя в чем-то городскую управу, что вот она обещала что-то привести в порядок, а вот оказалось… „Не оказалось!“ — раздался громкий окрик, и гласный, не обладавший очевидно опытностью в парламентских дебатах, смутился и сел»[32].

Подобное обращение само по себе может привести собеседника в ярость, а ведь Алексеев не только вел разговоры, но и распоряжался городским бюджетом — так же решительно и ни с кем не советуясь. Поэтому, конечно же, недоброжелателей у него хватало. В. М. Голицын в дневниковых записях упоминает о конфликтных ситуациях с участием Алексеева: «Вчера в думе произошло крупное столкновение головы с Мамонтовым, который… говорил правду, указывая на очень бесцеремонное превышение власти Алексеевым. Если этот будет продолжать так вести дело, т. е. каким-то пашой, то ряд скандалов будет происходить в думе и кончится падением головы»[33].

Многие в Москве спорили, сколько продержится на своем посту чрезмерно харизматичный градоначальник. Кстати, прочить ему скорую отставку начали буквально с первых дней назначения на этот пост. Тем не менее он занимал свою должность целых восемь лет и наверняка работал бы и дальше, если бы не трагическая развязка.

Идея о строительстве психбольницы, которую некоторые историки называют делом жизни городского головы, пришла к нему не случайно. Темой здравоохранения он уже занимался задолго до своего назначения на пост градоправителя. В апреле 1877 года его избрали казначеем Мариинского дамского комитета общества Красного Креста. Собственно, в правительство Москвы он вошел как раз через медицину. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Московская городская дума пожертвовала миллион рублей на военные нужды и открыла восемь госпиталей на тысячу мест, а Николая Александровича назначили санитарным попечителем. Он тут же со свойственным ему энтузиазмом начал вникать в новую для себя сферу деятельности и прежде всего озаботился здоровьем как солдат, так и потенциальных новобранцев. Выступил с резкой критикой патриархальных порядков на предприятиях — имелась в виду неограниченная власть заводчиков, выжимавшая из рабочих все силы.

Это, по его мнению, становилось одной из причин неудовлетворительного состояния здоровья рекрутов из промышленных губерний. Еще не будучи градоправителем, Николай Александрович стремился улучшить здоровье московских юношей и предложил преподавание гимнастики в начальных городских училищах. В 1889 году была издана гимнастическая инструкция для мужских учебных заведений. По замыслу данный курс должен был способствовать физическому развитию учеников и уменьшать количество болезней, «происходящих в молодом организме от продолжительного сидения». Став городским головой, Алексеев начал активно развивать московскую медицину, содействовать строительству новых больниц и устройству амбулаторий. Число городских лечебниц заметно увеличилось именно во время его правления. Не перестал он и заботиться о здоровье подрастающего поколения. Градоправитель занялся вопросами учреждения санитарного надзора за городскими училищами, поручив это думской училищной комиссии. С 1 января 1889 года шесть городских санитарных врачей приступили к исполнению своих обязанностей. Уже год спустя врачебный надзор распространили на 99 училищ с общим числом учащихся более десяти тысяч.

Градоначальника волновало здоровье самых разных социальных слоев и населения, вплоть до проституток, для которых он тоже ввел подобие медосмотра — «санитарных мер, необходимых для предупреждения развития сифилитической заразы». Многочисленные санитарные мероприятия градоначальника давали результат, особенно заметный во время вспышки холеры. «Похоже, будто на холеру накинули аркан. Понизили не только число заболеваний, но и процент смертности. В громадной Москве холера не идет дальше 50 случаев в неделю, а на Дону она хватает по тысяче в день — разница внушительная», — писал А. П. Чехов.

Конечно, душевнобольные тоже находились в поле зрения Алексеева, тем более что к моменту его избрания в 1880-е проблема нехватки психиатрической помощи встала особенно остро. Общее количество коек всех московских психиатрических больниц вместе с частными лечебницами и полицейскими домами составляло 670 коек, а численность населения Москвы тогда уже выросла до 750 тысяч человек. Получается, на тысячу жителей приходилось 0,9 койки, в два раза меньше, чем в Петербурге, хотя и там наблюдалась острая нехватка. Вникнув в печальные цифры, городской голова пришел к выводу, что «в Москве нет большей нужды, как устройство помещений для душевнобольных», и тут же принялся бороться с этой нуждой.

Чтобы сразу помочь душевнобольным хоть чем-то, Алексеев открыл временную психиатрическую клинику на 50 мест, использовав для этой цели старинный дворец, принадлежащий руководителю крупной цветочной компании, садоводу Ф. Ф. Ноеву. В народе здание называли «Ноева дача». Естественно, самого Ноева пришлось уговаривать, и для этого градоначальник задействовал всю свою мощную харизму. В воспоминаниях писателя Н. Д. Телешова частично приводится его прочувствованная речь: «Если бы вы взглянули на этих страдальцев, лишенных ума… из которых многие сидят на цепях в ожидании нашей помощи… нужно немедленно найти помещение… и сегодня же его отопить, завтра наполнить койками, а послезавтра — больными». Ноев дал согласие. Проследив, чтобы на этих дополнительных койках разместили самых тяжелых больных, городской голова занялся постройкой новой крупной больницы, которая бы смогла соответствовать количеству населения Москвы.